Об этом и о специфике работы
в частном музее Posta-Magazine рассказала его директор Юлия Петрова.
«Это моя любимая работа и, несомненно, мой счастливый билет, - признается Юлия, едва только мы начинаем беседу. - У нас такой узкий рынок труда и так мало возможностей проявления, государство выпускает гораздо больше людей моей специальности, чем требуется. Многие мои сверстники даже не надеются работать по специальности. И уж тем более не приходится рассчитывать на то, чтобы стать директором музея. Это то, о чем, в общем, мечтать не приходится, и планы такие строить тоже не приходится. В юности никто не говорит: „Вот закончу институт и стану директором музея“» .
Как бы там ни было, в жизни Юлии Петровой все сложилось именно так, как сложилось. Несколько лет она была куратором частной коллекции бизнесмена и мецената Бориса Минца, а после открытия Музея русского импрессионизма стала его директором. И в этом, безусловно, есть свои плюсы и минусы, - признает сама Юлия. Встречи с семьей, например, становятся редкими, потому что большая часть времени проходит в стенах музея.
Ника Кошар: Юлия, вы всегда так красиво рассказываете о своей работе. Но вы все-таки искусствовед. И, став директором, вам наверняка пришлось взять на себя массу административных дел. Насколько это было сложно для вас?
: Ну конечно, это то, чему мне приходится учиться и сегодня. Вообще, в нашем обществе существует штамп, что искусствоведы или «люди искусства» - это очень одухотворенные и исключительно вздыхающие под луной люди. К счастью для меня, я человек довольно рациональный: так же, как историю искусств, я всегда любила и математику, мне в ней комфортно. А то, что происходит в музее, чаще подчиняется чутью и здравому смыслу. И если у тебя есть чутье и чуточку здравого смысла - оно работает. Конечно, надо многому учиться: и административным навыкам, и навыкам управления. Собралась команда, и ею надо руководить.
Вы сами собирали команду?
Да, сама. Каждого, кто здесь работает, я подбирала лично, и твердо могу сказать, что каждый из наших сотрудников (чаще, конечно, сотрудницы) - редкая находка. И все они увлечены своим делом.
Насколько амбициозны планы у музея?
Вы знаете, когда Борис Минц предложил мне поучаствовать в создании музея и поделился со мной своим желанием его открыть, мне показалось, что это -чрезвычайно амбициозный план. Но поскольку он осуществился, то, в принципе, все, что мы планируем, уже не так и страшно. Например, выставки за рубежом. Собственно, мы их уже проводим: у нас состоялись выставки в Венеции, во Фрайбурге, 6 октября откроется очень красивая выставка в Национальной галерее Болгарии. Конечно, хотелось бы «охватить» не только Европу, но и Восток, и Соединенные Штаты, но есть сложности юридического характера, межнациональные, не просто музейные. Конечно, хочется и в этих стенах делать необычные проекты, и привозить художников первого ряда: и русских, и западных, и современных (как Кошляков), и классиков. Я сама больше тяготею к классике.
Ну, Кошляков, мне кажется, это такой симбиоз классики и современности. Он где-то между.
Да. Он из тех художников, которые, как он сам формулирует, занимается живописью. В отличие от основной массы современных художников contemporary art, которые создают концепции. Его отличие также в том, что каждое отдельное произведение является произведением и без контекста, без концепции. Поэтому он так востребован, его любят, он, я знаю, хорошо продается, и любое появление картин Кошлякова на аукционах - это всегда событие.
Скажите, а вы были готовы к тому, что название «Музей русского импрессионизма» в мире искусства будет так долго оспариваться?
Абсолютно. Еще в то время, когда мы только планировали создавать музей, мы с Борисом Иосифовичем вели многочасовые беседы о том, как это сделать правильно. И мы понимали, что термин «русский импрессионизм» - крайне спорный и, вместе с тем, очень емкий. Можно его оспаривать с искусствоведческой точки зрения, хотя должна сказать, что крупные специалисты не вступают в полемику на этот счет. Но это термин, который моментально рисует определенную картинку. А то, что искусствоведы ломают копи и спорят, - ну, да, так и есть. Очень уважаемый мною петербургский искусствовед Михаил Герман написал целую книгу под названием «Импрессионизм и русская живопись», основная идея которой в том, что русского импрессионизма никогда не было и не существует. Вместе с тем, есть блестящие специалисты, такие как Владимир Леняшин или Илья Доронченков. В общем, мы пошли на это осознанно и понимая, что да, за название придется побороться, и что по голове нас за это не погладят. Но, с другой стороны, караван идет...
А расскажите, пожалуйста, как формировалась основная коллекция? Как происходило главное таинство?
Вы наверняка знаете, что наша постоянная экспозиция основывается на собрании Бориса Минца. Любая частная коллекция сначала собирается по вкусу приобретателя. Потом, обыкновенно, коллекционер понимает логику того, что он приобретает, и вдруг, в какой-то момент, становится понятно, что то, что ты собираешь, имеет некую канву. Дальше в эту канву начинаешь добавлять те произведения, без которых ничего не получится. Так, например, уже зная о том, что музею быть, я задумалась о том, какими картинами можно дополнить коллекцию, чтобы постоянная экспозиция была представительной, чтобы она отвечала на вопросы, которые у зрителей возникают. Для меня стало очевидно, что в этой коллекции должны быть, например, работы Юрия Пименова. И мы две его работы приобрели. Так коллекция становится все более полной, она прирастает, в нее добавляются необходимые фрагменты.
Слово «апгрейд» сюда подходит?
Скорее, «нанизывание». Это как собирание пазла: он прирастает с разных своих сторон, а ты пытаешься сделать так, чтобы он был законченный и добавляешь детали с разных сторон.
У вас здесь есть любимое место?
Любимые места меняются, и это связано с переменами экспозиций, которые происходят в нашем музее. Раньше я, например, очень любила постоять у центральной картины на выставке Лаховского, на 3-м этаже. Сейчас - это, пожалуй, сакральное пространство на минус первом этаже. Пространство музея позволяет менять геометрию залов, и в этом его безусловное преимущество. Здесь под каждую выставку можно делать что-то новое. Я думаю, четыре раза в год у нас будет что-то меняться. Еще у меня в кабинете хорошо (улыбается).
А как насчет любимых музеев и галерей? Из которых вам хотелось бы что-то привнести сюда и скопировать?
Так, наверное, нельзя сказать, но, безусловно, есть люди и команды, у которых учишься. На меня в свое время произвело большое впечатление то, как была организована Пинакотека Парижа, которая закрылась минувшей зимой, к моему большому сожалению. Это был блестящий музей, который два раза в год делал экспозиции исключительно первых имен -показывали Мунка, Кандинского, Ван Гога, Лихтенштейна.
В обществе бытует стереотип, что директор музея - это такая дама в возрасте, умудренная опытом. И вот передо мной вы - молодая, красивая, успешная. Пришлось ли вам доказывать людям, что вы способны быть лидером?
Вы знаете, скорее нет. Конечно, как говорил герой «Покровских ворот», «когда выходишь на эстраду, стремиться нужно к одному: всем рассказать немедля надо, кто ты, зачем и почему». К счастью моему, я не первая, молодые директора музеев успешно существуют, поэтому тут не надо искать драму. Слава богу, что есть и то, и другое. Я очень благодарна Борису Иосифовичу за то, что он доверяет молодым. У нас молодая команда, но это очень здорово. Наверное, нам где-то не хватает опыта, я готова это признать, хотя мы, как мне кажется, быстро учимся.
Архитекторы из John McAslan + Partners преобразили бывший элеватор 1960-х годов до неузнаваемости: теперь там есть залы для постоянной экспозиции и временных выставок, лекционное пространство и хранилище для частных коллекций. Директор Музея русского импрессионизма Юлия Петрова рассказала ТАСС о том, как из частной коллекции вырос большой музей и что же такое на самом деле русский импрессионизм.
Директор Музея русского импрессионизма Юлия Петрова
− Как отдельного, мощного течения импрессионизма в русском искусстве не было. Как в музее трактуют понятие русского импрессионизма? Какой временной период ему отводится?
− Мы фокусируемся не на именах авторов, а на стилистике произведений. Я предпочитаю говорить о феномене русского импрессионизма, а не о направлении или течении. Мы прекрасно понимаем, что это пока даже не окончательно устоявшийся термин, и порой слышим претензии в адрес нашего музея. Кто-то говорит, что русского импрессионизма не существует, другие спрашивают, кого мы имеем в виду.
− И кого же вы имеете в виду?
− Импрессионизм сказался на творчестве практически каждого из мастеров рубежа XIX-XX веков. Интересно показывать импрессионистские произведения живописцев, которые широко известны, с произведениями совсем иных направлений. К примеру, импрессионистские полотна встречаются в творчестве Александра Герасимова. У нас есть одна его работа, написанная в 1934 году в Париже. Она удивляет и потрясает тем, насколько выбивается из его собственной истории и советского искусства 1930-х годов.
− Сколько всего работ в музейной коллекции?
− В коллекции Бориса Минца сейчас порядка 250 работ, но не все они были переданы в музей. Для основной экспозиции Музея русского импрессионизма мы отобрали те экспонаты, которые стилистически соответствуют заявленной теме. В нее не вошли ни современные художники, ни прекрасная подборка графики "Мира искусства": Лансере и Добужинский не имеют отношения к импрессионизму. Возможно, мы их когда-то покажем на временных выставках.
− Что зрители увидят в постоянной экспозиции музея?
− В постоянной экспозиции музея, которая расположится на цокольном этаже, будет порядка 80 работ. Хронологически они охватывают период с 1870-х примерно до 1970-х годов.
В основной экспозиции − известные имена: Константин Коровин, Валентин Серов. У нас есть прекрасная работа Кустодиева "Венеция", которую мы показывали на выставках до открытия музея и которая меняет традиционное представление о художнике. Нам интересно показать другого Кустодиева. Конечно, мы включили в экспозицию Юрия Пименова, который сам себя считал реалистическим импрессионистом. Будет и ряд художников, менее известных широкой публике. Для меня лично было важно рассказать о каждом из них так, чтобы у наших посетителей сложилось цельное мнение и о живописце, и о человеке.
− Когда анонсировался музей, было заявлено, что в его программах и постоянной экспозиции будут принимать участие и другие коллекционеры. Есть ли уже конкретные планы?
− Конечно, договоренности существуют, но мы пока предпочли бы не раскрывать имена, так как хочется немного сохранить интригу. Работы из других частных коллекций появятся в постоянной экспозиции уже в декабре. Многие художники на арт-рынке появляются редко, какие-то ключевые для музея произведения были куплены до нас, и владельцы не собираются с ними расставаться. Поэтому мы ведем переговоры о сотрудничестве.
− Наш проект гуманитарный, это меценатская история. Борис Иосифович прекрасно понимает, что наш музей, как и любой другой, никогда не сможет окупить вложенные средства. Наше большое преимущество в том, что есть возможность приобретать новые экспонаты, и у нас идет постоянная работа по поиску и приобретению произведений искусства на аукционах, у частных коллекционеров, у наследников. И сейчас, когда мы становимся более известными, люди сами приходят к нам с предложениями.
− Есть ли у Музея русского импрессионизма консультанты?
− Определением того, подходят ли вещи для музейной коллекции, занимаюсь я. Приоритетный критерий − качество.
− Какие временные выставки уже запланированы?
− Сейчас у нас сформирован выставочный план до осени 2017 года. Мы откроемся и продолжим ряд переговоров, потому что некоторым потенциальным партнерам важно посмотреть, что в итоге здесь получится. Под крупные проекты мы готовы освобождать пространство всего музея. В этом году мы покажем три выставки. Первая откроется одновременно с постоянной экспозицией, это выставка Арнольда Лаховского, который хорошо известен специалистам, но не так хорошо публике. Мы привлекли на эту выставку очень яркие, красивые работы из 10 государственных музеев, которые с нами сотрудничают.
Осенью у нас будет выставка "Элизии" Валерия Кошлякова. Работ этого художника в коллекции Минца довольно много, но конкретно под этот проект Кошляков создает контент прямо сейчас: это будут абсолютно новые, еще не виденные никем работы. Вместе с куратором Данило Эккером, директором Туринского музея искусств, они сделают здесь нечто совершенно фантастическое. У них есть планы по переустройству выставочных залов, и я думаю, мы все будем приятно удивлены. После этот же проект отправится на биеннале в Венецию. В этот момент наша постоянная экспозиция уедет на гастроли за рубеж, в очень красивый недавно отстроенный современный музей Софии "Квадрат 500". А по возвращении, в декабре, покажем постоянную экспозицию уже обновленной.
− То есть замыкаться в пространстве музея не собираетесь?
− Да, эту работу мы начали в 2014 году, и то, что мы ее продолжим, говорит о ее важности и необходимости. Мы показали 50 работ в Венеции (на выставке "С распахнутыми глазами" в Палаццо Франкетти), потом в Музее августинцев во Фрайбурге. Нашу региональную программу мы начали с Иванова. "Венецию" в итоге увидели в Саратове, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, работы Юрия Пименова − в Воронеже и Ульяновске.
− Долго выбирали архитектурное бюро, которое делало проект музея?
− Выбор был сделан сразу. Мы знакомы с этим бюро по их работе с "Фабрикой Станиславского", где в том числе находится Студия театрального искусства Сергея Женовача. Там архитекторами было предложено очень интересное решение по изменению бывшей фабричной территории. Там, так же как и на "Большевике", есть и бизнес-центр, и апартаменты, и культурный объект.
Поскольку здание музея не имеет исторической ценности, мы смогли реорганизовать пространство и полностью приспособить его под музей. Это было основной задачей для архитекторов.
− Сейчас почти в каждом музее есть образовательные проекты, чего ждать от вашего?
− Просветительскую работу мы начали осенью 2014 года с занятий для детей и взрослых − и не только по нашей тематике. У нас предусмотрено отдельное помещение для занятий с детьми разных возрастов. Оно трансформируется, позволяет ставить столы и стулья, чтобы можно было рисовать, но их можно убрать, на это место поставить пуфы и начать беседу об искусстве. Все оборудовано для просмотра иллюстраций. Есть лекторий с возможностью кинопоказа, даже в формате 3D, где планируется показывать фильмы об искусстве и авторское кино. Летом уже будет возможность купить абонемент или билеты на разовые занятия.
Справка
Картина Бориса Кустодиева "Венеция"
. Картину Бориса Кустодиева "Венеция" была написана в 1913 году. Кустодиев Венецию очень любил, восхищался. Он ее писал немного, но с охотой и с любовью. На картине изображен вид на собор Санта-Мария-делла-Салюте и церковь Сан-Джорджо-Маджоре на месте слияния Большого канала и канала Джудекки в районе набережной Скьявоне. Главная выставка, в которой эта работа участвовала, состоялась в 1968 году уже после смерти мастера. Но это была самая фундаментальная экспозиция Кустодиева в музее Академии художеств. Картина принадлежала частному коллекционеру. Так сложилось, что она была вывезена за рубеж, в России до 2013 года не была и не выставлялась", - рассказала на открытии выставки гендиректор Музея русского импрессионизма в Москве Юлия Петрова.
В 2013 году "Венеция" была куплена бизнесменом Борисом Минцем на аукционе в Лондоне. Как сообщили ТАСС представители аукционного дома MacDougall’s в Лондоне, полотно было продано за 751,2 тыс. фунтов стерлингов.
В феврале 2016 года картна была выставлена в Екатеринбурге в библиотеке имени Герцена в рамках проекта Музея русского импрессионизма "Картина в библиотеке". Сейчас картину можно будет увидеть в Москве.
За первые две недели своего существования музей уже испытал большой наплыв посетителей, что показывает интерес москвичей к такому явлению в искусстве, как русский импрессионизм. Но можно ли считать его действительно самобытным течением в искусстве? Об этом и многом другом рассказала нам Юлия Петрова, директор Музея русского импрессионизма.
В России ещё никогда не было музея, посвященного импрессионизму. Как вы думаете, почему? Возможно, из-за того, что существование импрессионизма в России всегда было под вопросом?
Действительно, вы правы термин «русский импрессионизм» в искусствознании оспаривается. Одни блестящие специалисты на нем настаивают, другие, не менее блестящие, считают, что говорить о существовании русского импрессионизма не правомерно. На наш взгляд, именно эта полемичность термина и является интересной. Если здесь, на площадке русского музея, такая полемика будет развиваться, будут проводиться дискуссии, научные работы и издательская работа, посвященная этому вопросу, – это будет интересно и здорово.
Почему до сих пор русскому импрессионизму доставалось мало внимания? Это объясняется историческими обстоятельствами. Русскому импрессионизму не повезло. Когда он вошел в самый свой зенит, в первые годы XX века, практически сразу его существенно потеснил авангард. Русское искусство развивалось в XIX веке и развивается сейчас несколько в другом темпе, чем европейское. У нас все происходит немного позже, но существенней и стремительней. Разные стилистики и направления сжались в тесный слоеный пирог, и импрессионизм, импрессионистичность, то есть стилистика союза русских художников, оказалась несколько подавлена авторитетом авангарда. Он вышел на сцену и сразу привлек внимание публики и критики. Многие художники увлеклись авангардными пробами, а русскому импрессионизму не досталось в этот момент своего исследователя. Серьезные научные монографии по истории импрессионизма были написаны только в конце XX века. Так, в 2001 году состоялась выставка в Русском музее «Русский импрессионизм», приуроченная к столетию союза русских художников. Для нее была написана очень серьезная программная статья Владимира Леняшина «Из времени в вечность». И с этого момента полемика вокруг русского импрессионизма начала развиваться, а мы ее поддерживаем.
Формирование экспозиции музея происходило на основе коллекции Бориса Минца. Произведения для коллекции отбирались только по принципу принадлежности к импрессионизму или рассматривались и другие стили?
Коллекция Бориса Минца строилась, как и любая частная коллекция, — из работ милых самому владельцу. Единственный, на мой взгляд, правильный способ коллекционировать что бы то ни было – покупать то, что тебе искренне нравится и симпатично. Со временем стало понятно, что коллекция Минца тяготеет именно к импрессионизму. То, что мы показываем сегодня в музее, — это то не единственное наполнение собрания Бориса Минца. Также, например, есть очень хорошая подборка графики объединения «Мира искусства». И, думая о том, как именно нужно построить фокус музейной экспозиции, мы поняли, что наиболее заслуживает внимания утраченный в свое время феномен русского импрессионизма. Как отметил сам Борис Минц в одном из интервью: «Борец за справедливость в нем победил». Он создал этот музей из чувства справедливости перед художниками, которых мы показываем. Это блестящие мастера, которые, к сожалению, в свое время утратили зрителя, а вернуть их ему необходимо.
Интересно, почему вы не начали первую выставку с более известных художников? Почему именно Арнольд Лаховский?
Потому что это одна из наших программных задач. Естественно, думая о концепции музея, мы поставили перед собой ряд целей. Одна из них – обращение внимания на мало известные имена. В нашей постоянной экспозиции и основном собрании немало имен, которые хорошо известны специалистам, но не массовому зрителю. Например, Сергей Виноградов, Станислав Жуковский — художники не хрестоматийные, но абсолютно этого заслуживающие. Та же история и с Лаховским. Мы выбрали его в качестве первой выставки именно как заявку на нашу идейную, важную для нас программу. В декабре мы будем делать выставку Елены Киселевой – замечательной художницы Серебряного века, которая, увы, точно так же в определенный момент по историческим обстоятельствам осталась без своего зрителя. Время от времени мы будем проводить выставки именно малоизвестных художников.
Арнольд Лаховский «Весна (Черная речка)»
То есть основная задача Музея русского импрессионизма заключается в экспонировании малоизвестных русских художников?
Нет, не только малоизвестных. Несомненно, это одна из наших задач — обращать внимание на то, что называется «забытыми именами». Но этим музейно-выставочная программа не ограничивается. В планах и привозные выставки европейских художников. Помимо монографических выставок, как например, выставки Лаховского и Киселевой, будут сборные, проблемные выставки. Будем показывать и коллекционерские подборки, и частные собрания – то, что наименее известно зрителю, реже всего попадает в поле зрения посетителя музея. Хочется обязательно привозить выставки и работы из региональных музеев. Там хранятся удивительные сокровища, которые проходят мимо москвичей. Поэтому малоизвестными именами мы не ограничимся.
Арнольд Лаховский «За вязанием»
Продолжая тему выставок, пожалуйста, расскажите какие кураторы интереснее Музею русского импрессионизма: российские или зарубежные?
Это зависит от того, какой проект мы делаем. Например, на осень мы готовим большой проект Валерия Кошлякова, и там куратором будет европеец Данило Эккер – директор Туринской галереи современного искусства. Он работает с Кошляковым порядка десяти лет, делал уже его выставки, хорошо понимает вектор развития его творчества. Это очень плодотворный союз художника и куратора. Поэтому мы, конечно, обратились именно к нему. Это было и пожелание художника. И мы были абсолютно согласны с этим выбором. Для других экспозиций мы привлекаем и российских кураторов, несомненно. Постоянную экспозицию, естественно, собирали сами. Выставку Лаховского мы собирали совместно с Галереей Альбион и наши специалисты над этим работали. Это всегда зависит от выставки. Выставку Киселевой мы делаем вместе с Воронежским музеем, и будет один куратор от нас, один от воронежского музея. Мы представляем то, что хотим получить на выходе. Музей максимально плотно занимается каждым своим проектом.
Николай Тархов «Мамина комната утром», 1910-е
Как вы думаете, какому зрителю музей будет более интересен?
Сейчас, когда музей уже открыт, на эти вопросы можно отвечать более конкретно. Мы открыты уже две недели, и я вижу в залах, к своей радости, очень много детей. К своему удивлению вижу в залах и очень много мужчин. Известно, что традиционно посетители музеев – это дамы, которые, также, как в консерваторию или театр, приводят своих спутников. Но здесь, в музее, я вижу отцов, приводящих своих сыновей, молодых мам с колясками и с грудными детьми в слингах. Мы сделали для этого все, что было в наших силах. Лифты, пеленальные столики, полная доброжелательность персонала. Очень для нас важно, чтобы детей приводили в музей не в качестве наказания, как в школе, а в качестве естественной составляющей жизни. Сходить в гости, на детскую площадку, в музей. Для ребенка эти события одного порядка. Очень хотелось бы к этому стремиться. К нам с удовольствием приходят, как сейчас называют, люди третьего возраста. Надо сказать, что они очень подкованные и, приходя в музей, делятся, что узнали о нас из интернета. Прочитали об Арнольде Лаховском на Facebook и решили прийти в музей. Это, конечно, переворачивает представление о музейных посетителях. За первые пять дней работы музея нас посетило 4 500 человек. Надеемся, что мы сможем поддерживать этот темп и дальше.
Основатель Музея русского импрессионизма Борис Минц называет ваше выставочное пространство «абсолютно современным». Расскажите, пожалуйста, в чем заключается эта современность? В музее будут применяться новые способы коммуникации и работы с посетителями?
Я думаю, что, говоря о современности, стоит иметь в виду не средства коммуникации, хотя уже в июне мы презентуем в музее на постоянной экспозиции мультимедийную зону образовательно-просветительского плана. Будет возможность узнать, как художник работает, по каким физическим законам складывается восприятие картины, как он обращается с светом, в чем отличие импрессионистической живописи от живописи студийной, до импрессионистической. Будет много интересных форматов. Для меня современный музей – музей абсолютно доброжелательный к своему посетителю. Музей, в котором посетителю не угрожают ни окрики, ни нотации. Музей, с которым можно взаимодействовать, куда можно приходить на лекции, круглые столы, концерты, творческие вечера. Куда можно приводить детей и не беспокоиться. У нас есть детская учебная студия, где работают талантливые педагоги. Мы постарались так организовать студию, чтобы можно было работать и за мольбертом, и провести занятия, посадив детей в круг на пуфе, создав атмосферу для беседы. Современный музей — это музей, с которым легко общаться. Музей, с которым можно найти связь и в социальных сетях, и в интернете, и лично. Все наши сотрудники готовы в любой момент отвечать на любые вопросы наших посетителей. Кроме того, музей технологичен. Это, может быть, менее видно нашим посетителям, больше видно специалистам, партнерам, которые отдают свои произведения на выставки. И доверяют свои работы нашим хранилищам. Очень много нюансов и узловых моментов продумали мы, наши консультанты и архитекторы этого проекта.
Пётр Кончаловский «Натюрморт»
Юлия, какое настроение у Вашего музея? Можете сказать несколько слов или привести какую-нибудь ассоциацию?
Первое, о чем я сейчас подумала, когда вы этот вопрос задали… Мне его, надо сказать, ни разу не задавали за последний месяц, а я дала какое-то ошеломляющее для себя самой количество интервью. И первое, что возникло у меня в голове, первая ассоциация – то, что музей радостный. И работы импрессионистические яркие и художники, которые их создавали, ведь именно на это и нацеливались. Знаменитая фраза Серова: «Я хочу – хочу отрадного и буду писать только отрадное!» Она ведь именно про это. Но помимо этой очень известной цитаты, еще сразу пришла на ум фраза Василия Дмитриевича Поленова «Я считаю, что искусство должно давать счастье и радость, иначе оно ничего не стоит». Весь этот музей с его экспозицией, его построением, с его сотрудниками, должен давать счастье и радость. Иначе не понятно, зачем все это было делать.
Беседовала: Елена Рыбакова
В Москве, на территории бывшей кондитерской фабрики Большевик, открывается Музей русского импрессионизма. Его основатель – бизнесмен, коллекционер и меценат Борис Минц. Музей станет одним из самых крупных и технологичных частных музеев столицы. Помимо выставочных площадок проект будет включать кинотеатр, мультимедийную зону, кафе, магазин с сувенирной и книжной продукцией и многое другое. Елена Рубинова встретилась с директором музея Юлией Петровой накануне открытия.
“Русский импрессионизм”– это новый искусствоведческий феномен или стилистический ориентир? Как появилась эта комбинация слов в названии музея? Ведь термин “импрессионизм” для русского и советского искусства, тем более, звучит непривычно, а многие считают, что и не вполне корректно.
Мы изначально отдавали себе отчет, что с искусствоведческой точки зрения название для музея выбрано спорное, и что, наверное, в наш адрес будет много вопросов и критики, но пошли на это. Мы решили, что если придется объяснять свою позицию, будем объяснять. Феномен русского импрессионизма возник в 80-е годы 19 века, но, разумеется, говоря о русском искусстве, нельзя утверждать, что кто-то из наших художников – импрессионист до мозга костей, это не так. Но в творчестве большинства живописцев рубежа веков были импрессионистические периоды – иногда совсем короткие, как, например, у авангардистов – скажем, Ларионова, Малевича, или у членов «Бубнового валета», допустим, у Кончаловского. У кого-то импрессионистическая стадия занимала два-три года, кто-то в этом направлении жил гораздо дольше, одни его перешагивали, находя себя в ином, а другие, наоборот, приходили к этим пробам позднее.
То есть, вы как раз подтверждаете, что это не что иное, как стилистический ориентир? Русский импрессионизм – это прежде всего чьи работы?
Да, «стилистический ориентир» — тоже хорошая формулировка. Именно поэтому в нашей экспозиции так причудливо сочетаются Коровин с Набалдяном, Пименов с Серовым, Жуковский с Туржанским – мы говорим не о стиле или течении с четко определенной платформой, но о феномене существования импрессионистической стилистики в русском искусстве.
Какие титульные работы, представляющие такую стилистику, будут представлены у вас в музее?
Например, потрясающее полотно Богданова-Бельского. Этот художник не всегда работал в импрессионистической манере, но та работа, которую мы вешаем в центр своей экспозиции, абсолютно импрессионистична. Пять работ, которые мы выбрали для “Музыкальной прогулки”, написанной Дмитрием Курляндским, кажутся нам наиболее привлекательными, и они тоже могут стать титульными. Кроме них, возможно, что такой работой станет портрет “Девочки в матроске” Михаила Шемякина . Если говорить с практической точки зрения, то на обложку нашего каталога мы поставили работу Николая Клодта и, наверное, она раньше других станет узнаваемой. Скорее всего быстрая популярность ждем произведения, которые мы чаще показываем на выставках – вещи Юрия Пименова , работа Бориса Кустодиева “Венеция”. А так вообще жизнь покажет, что выберут зрители.
Заявлено, что основу постоянной коллекции составят примерно 70 работ из собрания основателя музея Бориса Минца? Как происходил отбор для постоянной экспозиции музея?
Коллекция Бориса Минца намного шире, чем собрание и тематика музея: в ней есть, к примеру, графика мирискусников, которая, при всей ценности и моей собственной любви к ней, тематически не подходит к музею. Есть и современное искусство, к примеру Кабаков, он тоже остается за рамками музея. В музейное собрание вошли те вещи, которые нам подходят стилистически и тематически. Отбор в какой-то мере продолжается, поскольку формирование ни музея, ни коллекции не останавливается, и я надеюсь, что этот процесс дополнения музейного собрания будет идти еще долго. С коллекцией Бориса Минца я знакома давно, поэтому ее структура и наполнение были мне хорошо знакомы и понятны, и выбрать вещи для музея было несложно.
Музей заявлен как очень современный во многих отношениях – архитектура, оснащение, концепция. Кто занимался разработкой концепции музея и взят ли был в качестве модели какой-то определенный музей или это некий синтез?
Когда мы начали работать над проектом музея – это была новая сфера и для меня, и для Бориса Иосифовича – и мы, разумеется, обратились к специалистам, консультантам – команде Lordculture. Их специалисты много раз приезжали в Москву, смотрели пространство, изучали коллекцию, мы долго обсуждали, что же хочется получить на выходе. Ни на какой конкретный музей мы не равнялись, хотя да, много поездили и посмотрели, что, где и как устроено. Изначально мы ставили себе цель создать музей, в котором была бы возможность делать интересные временные проекты. Если говорить о каких-то образцах, то большое впечатление на нас произвела парижская Пинакотека и ее команда: именно тем, какие безупречные выставочные проекты они собирают, насколько неожиданные они строят экспозиции. Кстати, во Франции тоже есть некоторая конкуренция между частными и государственными организациями, и некоторые государственные музеи даже отказывались с ними работать. Но из этой западни Пинакотека выходила с честью. Смотреть на то, как они это делают и думать, что, возможно, мы тоже сможем собирать однажды что-то подобное, было очень приятно.
Тема русского импрессионизма сразу звучит как очень яркий «экспортный продукт», но не будет ли тема русского импрессионизма ограничивать вашу выставочную деятельность? Какие зарубежные выставки у вас в планах? Насколько мне известно еще в прошлом году музей начал свою выставочную активность?
Название «русский импрессионизм» описывает постоянную экспозицию музея. Временные же выставки могут быть посвящены и современному, и классическому искусству, и русскому, и западному, главное чтобы уровень был высоким. Если говорить о представлении русского искусства за рубежом, то это для нас очень важно. Ни для кого не секрет, что марка русского искусства – это икона и авангард. Нам очень хочется вместе с коллегами из других музеев эту ситуацию изменить: обратить внимание зарубежной публики и на другие яркие периоды в нашей живописи. Русскую живопись второй половины XIX века временами называют вторичной, но она очень интересна и способна удивить западного зрителя. В 2015 году мы провели выставку части своего собрания в Венеции, затем нас пригласили принять участие в праздновании Дней русской культуры в Германии. И Музей Августинцев во Фрайбурге, где проходила выставка, подписал с нами договор на три недели, но через некоторое время предложили продлить экспозицию на все лето – к ней был большой интерес публики.
В некотором смысле похожую задачу с периодом соцреализма ставит себе и Музей Русского Реалистического Искусства, в том числе с русским “суровым стилем» , чтобы разбавить то, что хорошо известно малоизвестным. Не будет ли в этом смысле ваш музей конкурировать с МРРИ?
Да, в чем-то наши задачи пересекаются, хотя ниши у нас разные. Здесь сложно провести четкую границу, в каких-то именах пересечения неизбежны, иногда мы даже конкурируем за приобретение тех или иных работ. В собрании ИРРИ есть полотна, которые могли бы украсить и наши выставки. У нас пока не было совместных проектов, но отношения дружеские. Кстати, поскольку как музей ИРРИ старше нас, мы уже несколько раз обращались к ним за практическими рекомендациями, и директор Надежда Степанова всегда откликается.
Какие сюрпризы ожидают посетителей музея и в смысле искусства, и в смысле технологических решений? Кроме современного архитектурного решения самого здания наверняка задействованы и самые последние музейные технологии?
Мы постарались оснастить здание так, чтобы в нем было комфортно и картинам, и зрителям, и работающим специалистам. В частности одна из наших находок, о которой нам часто приходится рассказывать – это огромный подъемный стол, позволяющей машине с картинами опускаться прямо внутрь здания на -1 этаж, где уже в климатической зоне происходит разгрузка и размещение картин в хранилище. Но это оборудование от глаз зрителей скрыто. Зато первое, что увидят наши гости в холле музея – особая видеоинсталляция «Дышащие полотна» американского видеохудожника Жана-Кристофа Куэ, созданная на основе наших картин.
А что представляет собой эта видеоинсталляция?
Наши гости увидят сложную конструкцию из множества экранов, расположенных под разными углами – на них проецируется особым образом снятый контент. У Жана-Кристофа интернациональная американо-европейская команда, работа которой заняла почти два года.
Кроме того, мы запланировали для наших посетителей мультимедиа зону, которая возьмет на себя и развлекательную, и, что еще важнее, образовательную функцию. Как работает художник? Чем он пользуется? Что такое мастихин? По каким принципам сочетаются цвета? По каким законам ложатся блики? На все эти вопросы можно будет найти ответы – визуально это будут 4 пространственных объекта, с которыми можно взаимодействовать.
В качестве музыкальной визитной карточки музея заявлен цикл «Музыкальная прогулка» Дмитрия Курляндского, специально написанный под открытие музея, и это сразу вызывает реминесценции с Мусоргским, но в 21 веке. Такая музыкальная составляющая – это тоже часть основной концепции музея?
Пять музыкальных произведений, которые Дмитрий Курляндский написал для нашего музея, посвящены пяти разным картинам из разных времен – от Валентина Серова до Петра Кончаловского. Курляндский сделал, я бы сказала, акустическую проекцию этих картин. Музыкальные произведения, созданные им, если разложить их, состоят не только из собственно музыки, но и из звукового ряда, который мог бы окружать художника в момент создания картины. Дмитрий Курлянский – авангардный композитор и дополнить музыку звуками была его идея. Мы это поддержали, ведь это дополнило восприятие картин. После открытия музыка останется в музее, и, конечно, будет представлена в аудиогиде, и будет сопровождать наши выставки.
Какую исследовательскую и просветительскую деятельность планирует вести музей? Какие ближайшие планы уже заверстаны?
Мы открываемся в мае выставкой Арнольда Лаховского “Очарованный странник» и делаем упор именно на его поездки и работу в Палестине, в Европе, в Америке и России. После этого осенью мы освобождаем весь музей под проект Валерия Кошлякова. Насколько я знаю, именно эту программу художник планирует потом показать на архитектурной Биеннале в Венеции. А затем зимой 2017 года мы открываем выставку художницы Серебряного века Елены Киселевой – живописец уровня Бродского и Головина. Что касается зарубежных проектов, как раз пока у нас будет проходить Кошляков, наша постоянная экспозиция поедет в Софию. Есть у нас планы и на 2017 год, но давайте пока откроемся.
Музей русского импрессионизма вырос из домашней коллекции бизнесмена и мецената Бориса Минца (бывшего президента финансовой корпорации «Открытие», председателя совета директоров O1 Group, которая занимается условно модными бизнес-центрами). В начале нулевых он стал собирать отечественное искусство - сначала стихийно, а затем со все большим вниманием к стилистическому приему, напоминающему французский импрессионизм, но в работах художников конца XIX и начала XX века.
© Ольга Алексеенко
Коллекция доросла до того, что потребовала себе отдельное пространство, для которого пригодилось одно из зданий бывшей фабрики «Большевик» на Ленинградке (где пекут, среди прочего, печенье «Юбилейное»), развитием которого Борис Минц в то время и занимался. В качестве архитектора он выбрал именитого архитектора Джона МакАслана, недавно отметившегося реконструкцией вокзала Кингс-Кросс
в Лондоне. В Москве МакАслан уже успешно конвертировал одно из приобретений Минца - фабрику Станиславского - в образцовый бизнес-центр, так что вопросов к качеству его работы не возникало. Поэтому в комплекте к работе над фабрикой ему было предложено превратить бывший мучной склад, причудливое здание-колодец с параллелепипедом на крыше, в современный музей.
© Ольга Алексеенко
Здание на тот момент находилось в плачевном состоянии - пустой колодец, отделанный от пола до потолка плиткой. Мучной склад не считался памятником, и по проекту МакАслана от исторического здания на самом деле мало что осталось - только сама форма, которую снаружи одели в перфорированные металлические панели (в оригинальном проекте своей отделкой здание должно было напоминать березку
- в жизни получилось скучнее), а параллелепипед на крыше остеклили и устроили галерею. Пустой колодец поделили на три этажа - для этого внутрь здания вставили бетонный модуль с винтовой лестницей удивительной красоты.
© Ольга Алексеенко
В результате музей в колодце получился почти крошечным: всего три выставочных зала - с постоянной коллекцией (в подвале) и временными выставками. Площадь со всеми служебными и складскими помещениями оказывается меньше 3 000 кв. м - а выставочная секция составляет всего тысячу.
Наверху - как раз в том странном параллелепипеде - разместилась галерея с естественным светом, маленькое кафе и две веранды с роскошным видом на Сити. На втором этаже - малый полукруглый зал с балконом, с которого было бы очень удобно рассматривать медиаэкран на первом этаже, но, к сожалению, высота балкона к этому не располагает.
Николай Тархов. За вышиванием. Начало 1910х годов
© Ольга Алексеенко
1 из 8Валентин Серов. Окно. 1887
© Ольга Алексеенко
2 из 8Валерий Кошляков. Венеция. Из серии «Открытки». 2012
© Ольга Алексеенко
3 из 8Николай Тархов. Мамина комната утром. 1910
© Ольга Алексеенко
4 из 8Константин Юон. Ворота Ростовского Кремля. 1906
© Ольга Алексеенко
5 из 8© Ольга Алексеенко
6 из 8Арнольд Лаховский. Весна. (Черная речка). Частная коллекция, Москва.
© Ольга Алексеенко
7 из 8Арнольд Лаховский. Молодая голландка и Бретонка в синем платье. Частная коллекция, Москва.
© Ольга Алексеенко
8 из 8На первом этаже устроены лобби и гардероб. Выставок здесь проводить не планируется, но здесь и дальше может появляться современное искусство, которое будет созвучно главной тематике музея. Сейчас за него отвечает американский медиахудожник Жан-Кристоф Куэ, который как патологоанатом от искусства мазок за мазком реконструирует процесс работы «русских импрессионистов» над полотнами из коллекции музея.
Под землей - самый большой выставочный зал, с навесными потолками и ремонтом, напоминающим о районных ДК. Чистые интерьеры в эскизах проекта МакАслана выглядят совсем иначе, но в жизни имеют характерные для отечественного строительства стыки, лавки и лампы вместо белых отчего-то заменены на черные. Рядом - образовательные пространства, учебная студия и медиацентр.
© Ольга Алексеенко
Что касается основной экспозиции, следует сделать важную ремарку. Существует ли русский импрессионизм как отдельное течение - более чем спорный вопрос в искусствоведческих кругах. По поводу отдельных художников вроде Коровина достигнут консенсус, однако многие из этого ряда успели достаточно поработать во Франции - и испытали на себе влияние сложившейся в Париже школы света и цвета. Часть искусствоведов считают то, что сложилось из упражнений во французской манере у русских художников, этюдизмом, кто-то называет это русской пейзажной живописью, кто-то - короткой переходной историей от реализма к авангарду. Последнюю версию педалирует и сам музей, но придает ей общемировое значение, называя импрессионизм неизбежным моментом в развитии искусства любой страны - как переходный период от классики к современности, с «освобождением глаза и руки». Чтобы укрепить веру в этот постулат, здесь собираются читать курс лекций об альтернативном импрессионизме - английском, скандинавском и американском.
© Ольга Алексеенко
В зале с постоянной экспозицией собраны работы Серова, Коровина и Кустодиева, которые заслуживают внимания и интереса сами по себе, сюда же можно отнести и ренуаровские парафразы Тархова с его мазком в виде «парижской вермишели», как это называл Леон Бакст. Здесь есть и более странные экспонаты - например, среди прочих романтично настроенных реалистов почему-то оказывается Герасимов, который в Париже экспериментировал с живописной манерой написания бульваров, возможно, вспомнив свои годы ученичества у Коровина. Или же картина Богданова-Бельского, которая официально публиковалась в каталоге выставки передвижников. Для части художников здесь - как для Константина Юона - импрессинизм стал быстро прошедшим увлечением в определенный период времени, зато оставившее после себя живописные изображения ростовского кремля на французский манер.
Второй и третий этажи, место временной выставки, занимают работы художника русской эмиграции Николая Лаховского, который, по словам куратора и директора музея, «много путешествовал, был очень восприимчив и, приезжая в новую страну, немножко подстраивался под ее настроение и стиль». Поэтому работы структурированы не по хронологии, а по географии - на втором этаже Венеция, Франция, Бельгия, Голландия и Палестина, на верхнем - Петербург и русская провинция с козами.
© Ольга Алексеенко
Директор и куратор музея, Юлия Петрова, комментирует пристрастие к розовому цвету у Лаховского и вспоминает его современника, художника Станислава Жуковского. Последний критиковал мечтательность отечественных импрессионистов и советовал им «бросить раскрашивать русскую поэтическую скромную природу в синьку и медянку, а русского человека в мулата с острова Таити; их у нас не увидите, как ни настраивайте себя. Нам это не идет, как не идет цилиндр Маяковскому и золотой лорнет Бурлюку».
Идут ли русской природе синька да медянка, вопрос философский, в любом случае сама идея создания музея русского импрессионизма - довольно смелый шаг, учитывая, что в Москве нет музея авангарда или концептуализма, намного более бесспорных течений. Как, впрочем, нет и отдельного музея современного искусства с постоянной коллекцией. Любая частная коллекция отражает дух своей эпохи и ее интерес - и в этом отношении музей отвечает запросам времени, в конкретном случае - всенародной любви к импрессионизму. Как бы то ни было, осенью коллекция музея уедет на гастроли, а вместо нее все три этажа займут работы современного живописца Валерия Кошлякова, которого относить к импрессионизму не решаются даже сами кураторы. На вопрос о логике экспозиции Борис Минц отвечает, что импрессионизм планируется интерпретировать скорее . Рассуждая в этой парадигме, очень хотелось бы увидеть музей российской меланхолии.
