Анализ рассказа ангелочек андреева. Анализ рассказа «Ангелочек» Андреева Л.Н Из юриспруденции в литературу

«Жизнь человека» Андреева Л.Н.

«Хочу реформировать драму», — писал Андреев А. Серафимовичу в ноябре 1906 года после окончания работы над пьесой «Жизнь человека». В письме Г. Чуйкову Андреев также отмечал новаторство своего замысла: «Дело в том, что я взял для пьесы совершенно новую форму — ни реалистическую, ни символистскую, ни романтическую, — что не знаю...» В работе над пьесой писатель испытал немалые трудности. «Скажу откровенно, — признавался он Вл. Немировичу-Данченко, — сам я недоволен «Жизнью человека». Приходилось положительно идти ощупью, мысль упрямо сбивалась на старое, привычное, и минутами не было никакой возможности разобраться, хорошо ли ты делаешь или дурно. В самом процессе работы развивалась и выяснялась форма, и только оканчивая пьесу, понял я сам ее сущность... Пусть это будет первым опытом».

По замыслу автора, «Жизнь человека» должна была быть первой в цикле философских пьес, «связанных односторонностью формы и неразрывным единством основной идеи». «За «Жизнью человека» идет «жизнь человеческая», которая будет изображена в четырех пьесах: «Царь-Голод», «Война», «Революция» и «Бог, дьявол и человек», — писал Андреев Немировичу-Данченко в мае 1907 года. — Таким образом, «Жизнь человека» является необходимым вступлением как по форме, так и по содержанию, в этот цикл, которому я смею придавать весьма большое значение». И хотя этот замысел в своем первоначальном варианте не был осуществлен (из названных была написана лишь пьеса «Царь-Голод»), само по себе намерение Андреева создать цикл драматических произведений, в котором судьбы отдельных людей должны были быть увязаны с судьбами человечества, четко соотносилось с острейшими философскими запросами времени и по-своему отражало потребность в новом уровне философско-исторической и художественной мысли.

Тематика и проблематика пьесы. В прологе к пьесе сразу же декларирована ее главная тема — вневременная трагедия человека, зависимого от воли рока. Некто в сером, именуемый Он, — условный персонаж, олицетворяющий все то, что препятствует свободе человека, — фиксирует орбиту человеческой жизни: «Неудержимо влекомый временем, он непреложно пройдет все ступени человеческой жизни, от низу к верху, от верху к низу. Ограниченный зрением, он никогда не будет видеть следующей ступени, на которую уже не поднимется нетвердая нога его; ограниченный знанием, он никогда не будет знать, что несет ему грядущий день, грядущий час — минута. И в слепом неведении своем, томимый предчувствиями, он покорно совершит круг железного предначертания». Все пять картин пьесы («Рождение Человека и муки матери», «Любовь и бедность», «Бал у Человека», «Несчастье Человека», «Смерть Человека»), демонстрирующие соответственно пять этапов жизни человека с рождения до смерти — «от низу к верху, от верху к низу», — иллюстрируют этот тезис.

Акцент в драматическом действии ставится на перипетиях столкновения человека с «непреложным». А трагический исход конфликта обусловливается тем, что потуги человека разорвать этот «круг железного предначертания» оказываются тщетными, неизменно наталкиваются на каменное равнодушие Некоего в сером с горящей свечой в руках, монотонно повторяющего: «Ho убывает воск, съедаемый огнем. — Ho убывает воск».

Ho, признавая власть фатально неодолимых сил над человеком, писатель не смирялся с действительностью, не отказывался от попыток — пусть обреченных на неудачу — противостоять ударам судьбы. Во второй картине пьесы Человек, показанный молодым, энергичным, верящим в силу разума, бросает вызов самой судьбе, когда она становится на его пути. Обращаясь к стоящему в углу комнаты Некоему, Человек возглашает: «Эй, ты, как тебя там зовут: рок, дьявол или жизнь, я бросаю тебе перчатку, зову тебя на бой!.. Поблестим мечами, позвеним щитами, обрушим на головы удары, от которых задрожит земля! Эй, выходи на бой!» Александр Блок, буквально «потрясенный», по его признанию, «Жизнью человека» (в феврале 1907 года ему довелось увидеть спектакль Be. Мейерхольда на сцене Петербургского театра В. Ф. Комиссаржевской), ощутил истинное величие и трагизм именно в том, что андреевский человек не сдается, а борется до конца. Блоку в то время были близки выразившиеся в «Жизни человека» настроения «последнего отчаяния», яростной, хотя и бесплодной, ненависти художника к окружающему «страшному миру», и в этом аспекте он осмыслял бунтарство человека, вызвавшего на бой «неумолимую, квадратную, проклятую Судьбу». В андреевской драме Блок увидел «яркое доказательство того, что Человек есть человек, не кукла, не жалкое существо, обреченное тлению, но чудесный феникс, преодолевающий «ледяной ветер безграничных пространств». «Тает воск, но не убывает жизнь», — заключал он свою мысль.

Особенности драматургической формы. Масштабное философское содержание «Жизни человека» воплощено в новаторской драматургической форме. «Если в Чехове... сцена должна дать жизнь, — указывал Андреев в одном из писем К. С. Станиславскому, — то здесь — в этом представлении — сцена должна дать только отражение жизни. Ни на одну минуту зритель не должен забывать, что он стоит перед картиною, что он находится в театре и перед ним актеры, изображающие то-то и то-то». В противоположность традиционному театру непосредственного эмоционального переживания Андреев создает свой театр «представления», театр философской мысли, отказываясь от жизнеподобия и прибегая к условно-обобщенным образам. «С внешней стороны — это стилизация, — разъяснял Андреев замысел «Жизни человека» в письме к Вл. И. Немировичу-Данченко. — Характеры, положения и обстановка должны быть приведены к основным своим идеям, упрощены и в то же время углублены благодаря отсутствию мелочей и второстепенного».

В образной системе «Жизни человека» представлены несколько типов персонажей. Есть персонажи единичные, но предельно отдаленные от индивидуального, конкретного, лишенные имени (Человек, Жена Человека, Доктор, Старуха). Есть образы «хоровые», воплощающие собирательную — нравственную или социальную — сущность большой группы людей (Родственники, Соседи, Гости на балу). Функции этих образов — комментирование событий, обстановки сценического действия, внушение зрителям определенного настроения, необходимого по авторскому замыслу. Например, во второй картине, рисующей молодость, бедность, красоту Человека, реплики Соседей исполнены трогательного внимания и любви, содержат множество добрых пожеланий. Напротив, диалоги Пьяниц и зловещих Старух в 5-й картине предвещают мрак небытия, в который вот-вот должен погрузиться умирающий Человек. Есть, наконец, и персонаж, несущий в себе отвлеченный символический смысл (Некто в сером).

В связи с общей идеей театра «представления» находится и другой художественный принцип, использованный в «Жизни человека». «В связи с тем, что здесь не жизнь, а только отражение жизни, рассказ о жизни, представление, как живут, — в известных местах должны быть подчеркивания, преувеличения, доведение определенного типа, свойства до крайнего его развития, — отмечал Андреев в письме К. С. Станиславскому. — Нет положительной, спокойной степени, а только превосходная... Резкие контрасты». Само состояние мира, изображаемого в «Жизни человека», побуждало автора вместо «тихих, нежных, тонких настроений» обратиться к «резким, отчетливым, гневным звукам трубы».

В пьесе Андреева действительно нет места «спокойной степени»: либо использован сатирический гротеск (3-я картина «Бал у Человека»), либо нагнетается безысходный ужас (5-я картина «Смерть Человека»), либо передается возвышенно светлый строй чувств и мыслей (2-я картина «Любовь и бедность»). Преувеличение, гротеск, контрасты нужны писателю для того, чтобы нейтрализовать возможность эмоционального сопереживания, с предельной наглядностью выразить чисто интеллектуальное философское содержание.

С той же целью Андреев широко использует в «Жизни человека» средства смежных родов искусства — живописи, музыки, элементов пластики. В приемах обрисовки стилизованных персонажей, эмоционального сценического «фона» сказалось увлечение Л. Н. Андреева искусством великого испанского художника Франсиско Гойи, особенно сериями офортов «Капричос» и «Бедствия войны». Такие свойства графического письма Гойи, как гротеск, гиперболизация, безудержность фантастики, контрастная «игра» светлых и темных красок, отсутствие частностей, «теней», стремление к обнажению противоречий в наивысшей степени, — оригинально претворились в андреевской подборке «оживших картин», представляющих жизнь человека. Цветовая палитра в пьесе весьма подвижна: каждой картине, пронизанной определенным настроением и воссоздающей определенный этап в жизни человека, соответствует своя гамма красок. Так, во 2-й картине тему молодости Человека и его жены усиливают «яркий, теплый свет», «совершенно гладкие светло-розовые стены», «яркие, веселые платья», «прекрасный букет полевых цветов». Наоборот, в 5-й картине теме смерти как бы аккомпанируют «неопределенный, колеблющийся, мигающий сумрачный свет», «гладкие грязные стены», «бесконечное разнообразие отвратительного и ужасного».

Столь же существенна в «Жизни человека» символика музыки. Коротенькая, в две музыкальных фразы, крикливая «полька с подрагивающими, веселыми и чрезвычайно пустыми звуками», под которую старательно танцуют «девушки и молодые люди», выразительно подчеркивает полнейшую обезличенность собравшихся на балу Гостей — марионеток, охваченных выражением «самодовольства, чванности и тупого почтения перед богатством Человека». А геометрически правильное помещение, в котором происходит действие и в окна которого всегда смотрит ночь, углубляет мысль об удручающем однообразии бытия: навеки заданной форме мира — клетки.

Каждая картина предваряется специальной экспозицией, уясняющей связь всех частей пьесы. Эти экспозиции, вводящие в атмосферу происходящего на сцене, построены либо в форме диалогов второстепенных персонажей (например, разговор Старух в 1-й картине, разговор Соседей во 2-й), либо монолога какого-нибудь действующего лица (например, в 4-й картине, где служанка рассказывает о том, что «снова впал в бедность Человек»). Единство сюжетной линии в пьесе достигается лишь прологом, идею которого последовательно раскрывают все картины, и фигурой Некоего в сером, неизменно присутствующего на сцене со свечой, воск которой постепенно тает, как бы отмечая этапы жизненного пути.

Многие особенности диалога в «Жизни человека» также объясняются установкой автора на предельную обобщенность в изображении персонажей и сценической обстановки. В пределах каждого тематического раздела диалог построен по заданной схеме и обычно поясняет отношение персонажей к тому или иному высказыванию, событию, происходящему, как правило, за сценой. Таковы, в частности, реплики гостей на балу: «Как богато! Как пышно! Как светло! Как богато!» — произносимые монотонно и вяло. Таковы же по большей части и авторские ремарки. Например, Некто в сером говорит «твердым, холодным голосом, лишенным волнения и страсти»; Гости на балу разговаривают «не перешептываясь, не смеясь, почти не глядя друг на друга... отрывисто произнося, точно обрубая... слова»; прислуга Человека говорит «ровным голосом, обращаясь к воображаемому собеседнику».

Художественные особенности пьесы подчинены одной задаче — раскрыть в отношениях Человека и рока трагедию всего человечества. С этой основной идеей пьесы связан отказ от напряженной динамики сюжетного действия, от раскрытия внутренних переживаний героев. Для автора не может иметь интереса та или иная комбинация конкретных жизненных положений — перед вечностью все ничтожно и заранее предопределено, поэтому в «Жизни человека» отсутствуют психологические или иные «реальные» мотивировки сюжетных событий. Поступки героев, ситуации в их жизни представляются им случайными: случайно Человек богатеет, случайно убивают его сына, случайно он вновь становится бедным. Все события в жизни героя мотивируются только стихийными, «слепыми» законами судьбы. Человек в пьесе Андреева не терзается, не мучается, не испытывает радости или отчаяния — он делает лишь отметки, знаки своих эмоций, докладывает зрителям о том, что он испытывает в данную минуту. Однако случайность сюжетных ситуаций — внешняя: она обосновывается в прологе тем, что Человек «покорно совершает» определенный ему судьбой «Круг железного предначертания». Чтобы показать «слепое неведение» Человека, Андреев устраняет реалистические мотивировки, обезличивает персонажей, развивает сценическое действие исключительно как выражение основной авторской идеи. Вот почему андреевский человек не наделен мотивом трагической вины — обреченность, страдания, смерть являются результатом не внутренней душевной борьбы, а внешнего непреоборимого рока.

В «Жизни человека» (как и в некоторых последующих пьесах) Андрееву удалось предвосхитить характерные особенности экспрессионистской драматургии, наиболее сильно развившейся в немецкой литературе 1910—1920-х годов (в пьесах Г. Кайзера, Э. Толлера и других писателей). Как и немецкие экспрессионисты, он обостренно воспринимал трагизм существования отчужденного человеческого «я», беспомощного перед властью рока. Выдвигая на первый план не отражение событий, а эмоциональное, субъективное отношение к ним, Андреев создавал «искусство переживания», в котором картины реальной действительности деформировались под напором бурных, смятенных переживаний художника, тревожно реагировавшего на вопиющие диссонансы истории.

С первых шагов в литературе Леонид Николаевич Андреев вызвал острый и неоднородный интерес к себе. Начав печататься с конца 1890-х гг., к середине первого десятилетия XX в. он достиг зенита славы, стал чуть ли не самым модным писателем тех лет. Но известность некоторых его сочинений носила почти скандальный характер: Андреева обвиняли в склонности к порнографии, психопатологии, в отрицании человеческого разума.

Бытовала и другая ошибочная точка зрения. В творчестве молодого писателя находили равнодушие к действительности, "устремленность к космосу". Тогда как все образы и мотивы его произведений, даже условные, абстрагированные, были рождены восприятием конкретной эпохи.

Непрекращающаяся полемика, пусть с перегибами в оценках, свидетельствовала о властном притяжении к Андрееву. Вместе (*190) с тем, конечно, и о неоднозначности его художественного мира.

Необычными были сфера и характер авторских наблюдений. Писателя увлекала мысль о возможных пределах развития (нарастания) человеческих переживании, состояний. Все проявления героя представали "под микроскопом", в их гипертрофированном виде. Так прояснялись светлые потенции личности или, напротив, ее угасание. Андреев, по его словам, верил в "собственную" логику души, "которая не может обманывать, когда о чем-нибудь серьезно подумаешь. В известном положении не может быть иначе, чем подсказывает художественное чутье". О значении для себя творческой интуиции он высказывался неоднократно. В дневнике за 1892 г. находим такое признание: "Все на познании собственного духа основываю", что и привело Андреева к самоуглублению.

Такая особенность индивидуальности писателя в известной мере была обусловлена обстоятельствами его жизни. Он был старшим в многодетной семье орловского чиновника. Жили они более чем скромно. Юношей Андреев был смелым, энергичным (на спор пролежал между рельсами под грохочущим над ним поездом). Однако уже в те годы его посещали приступы депрессии. Видимо, болезненно отзывалась безрадостная обстановка: пошлой провинции, унижений бедности, мещанского быта в родном доме. В трудную минуту Андреев даже решил умереть: случай спас его. Тягостное самочувствие помогала преодолеть редкая душевная близость с матерью, Анастасией Николаевной, свято верившей в избраннический путь, счастливую звезду сына. Эта обоюдная нежная привязанность продолжалась до последних дней Андреева. Его смерть Анастасия Николаевна просто отказалась принять за реальность и через год последовала за дорогим Ленушей.

В ранней прозе Андреева сразу увидели традицию Чехова в изображении "маленького человека". По выбору героя, степени его обездоленности, по демократизму авторской позиции такие андреевские рассказы, как "Баргамот и Гараська", "Петька на даче" (1899), "Ангелочек" (1899), вполне соотносимы с чеховскими. Но младший из современников везде выделил страшное для себя состояние мира - полное разобщение, взаимонепонимание людей.

В пасхальной встрече хорошо известных друг другу городового Баргамота и бродяги Гараськи каждый из них неожиданно не узнает другого: "Баргамот изумился", "продолжал недоумевать"; Гараська испытал "даже какую-то неловкость: уж больно чуден был Баргамот!". Однако и открыв неведомо приятное в (*192) своем собеседнике, оба не могут, не умеют наладить отношений между собой. Гараська лишь издает "жалобный и грубый вой", а Баргамот "менее, чем Гараська, понимает, что городит его суконный язык".

В "Петьке на даче" и "Ангелочке" - еще более мрачный мотив: разорваны естественные связи между детьми и родителями. Да и сами маленькие герои не понимают, что им нужно. Петьке "хотелось куда-нибудь в другое место". Сашке "хотелось перестать делать то, что называется жизнью". Мечта не мельчает, даже не гибнет (как в произведениях Чехова), она не возникает, остается только равнодушие или озлобление.

Нарушен извечный закон человеческого общежития. Но рассказы написаны ради краткого светлого момента, когда вдруг оживает способность несчастных к "радостной работе" души. У Петьки это происходит в слиянии с природой на даче. Исчезновение "бездонной пропасти" между Сашкой и его отцом, зарождение их мысли о "добре, сияющем над миром", вызывает удивительная елочная игрушка - ангелочек.

Образно передал А. Блок свое верное впечатление от "Ангелочка": в теле "необъятной серой паучихи-скуки" "сидит заживо съеденный ею нормальный человек". Для "заживо съеденных" Гараськи, Петьки, Сашки исходным было не отчуждение от людей, а полная изоляция от добра и красоты. Поэтому образом Прекрасного избрано нечто абсолютно неустойчивое: пасхальное яичко Гараськи, случайная дача у Петьки, растаявший от печного жара восковой ангелочек, принадлежащий Сашке.

В. Г. Белинский установил определенный тип писателей: "...их вдохновение вспыхивает для того, чтобы через верное представление предмета сделать в глазах всех очевидным и осязаемым смысл его".

Андреев обладал сходным художественным мышлением. Чутко уловленное в общественной атмосфере явление как бы концентрировалось на малом участке - в поведении героев. Чем страннее, механистичнее они выглядели, чем больше отступали от вечных предначертаний жизни, тем острее ощущалась разрушенность общего миросостояния. И все-таки человек, даже погребенный заживо, на какой-то миг пробуждался от летаргического сна. Созданию столь горькой судьбы подчинены экспрессия авторского слова, сгущение красок, символика. Есть у Андреева и необычное средство выразительности. Какое-то представление персонажа вдруг объективируется, отделяется от породившего его субъекта.

Начиная с первых рассказов, в творчестве Леонида Андреева возникает упорно преследующее его сомнение в возможности адекватного постижения природы мира и человека, определяющее своеобразие поэтики его произведений: он испытывает в этом отношении то робкую надежду, то глубокий пессимизм. Ни одному из этих подходов к жизни так и не удается обрести полной победы в его произведениях. В этой отличительной черте его мировоззрения мы видим коренную особенность его творчества.

Раскрывая тему "маленького человека", Л.Н. Андреев утверждает ценность каждой человеческой жизни. Вот почему главной темой его раннего творчества становится тема достижения общности между людьми. Писатель стремится осознать важность тех общечеловеческих ценностей, которые объединяют людей, роднят их, независимо от каких бы то ни было социальных фактов. Писатель обращает пристальное внимание на внутренние, скрытые процессы жизни души, происходящие в человеке.

Рассказы-концепции Андреева 900-х годов. Влияние западных философов. Особенности воплощения темы бунта.

К исходу 1910-х гг. критика настойчиво заговорила о традициях Достоевского в творчестве Андреева, увлеченного будто вопросом, прекрасен или ничтожен человек. Думается, была совсем другая область, в которой писатель XX в. испытал особенное притяжение к своему великому предшественнику. Андреева тоже остро интересовало влияние на человеческую душу антигуманных идей. Но сами эти идеи, характер их восприятия предстали в сниженном варианте, потеряли глобальность философско-нравственного поиска, свойственного героям Достоевского. Так прозвучала "Мысль" (1902).

С момента появления рассказа и до наших дней в нем находят сомнения писателя в силе человеческого разума. А Андреев показал распад рассудка, постоянно направленного на ложь, издевательство, преступление. Доктор Керженцев придумал подлый план убийства своего приятеля Савелова и уклонения от наказания - прикинулся сумасшедшим. А когда совершил насилие, стал сомневаться в собственной умственной полноценности, что и расценил как предательство "божественной мысли". Рассказ написан в форме исповеди Керженцева (кроме зачина и концовки). Видимо, поэтому позиции автора и его "антигероя" были отождествлены. Андреев, однако, владел средствами для развенчания зарвавшегося парадоксалиста.

Исповедь носит характер саморазоблачения Керженцева. Он славит свою "божественную" мысль, которая на деле культивирует и эстетизирует его грязные пороки. Неспособность понять, безумен он или нет, воспринимается итогом исконно ненормального, сладострастного искажения правды. Есть и еще более острый момент. Керженцев уподобляет "божественную" мысль орудию смерти - рапире, змее (!). В сцене после убийства это сравнение вдруг овеществляется. Возникает ужасная картина: змея (мысль) вонзает жало в сердце своего "дрессировщика". Ложь, жестокость изнутри разрушают сознание - таков смысл символики.

Рассказ мог бы насторожить слишком сгущенной гаммой мрачных красок, если бы он был сосредоточен на одном персонаже. Но Керженцев тесно связан с "избранным" обществом, над которым он зло насмехается, а сам довершает царящее здесь безобразие. С наслаждением этот "интеллектуал" лепит философию "нового мира", где "нет верха, низа <...>, все повинуется прихоти и случаю", хочет создать невиданное смертоносное вещество для овладения полной властью над людьми.

Возмездие убийце наступает страшное - предельная депрессия. Страх перед собственным обликом звучит в диком вопле Керженцева: "Завесьте зеркала!" Ужас "грозного, зловещего, безумного одиночества" окончательно сводит его с ума. В зале суда из орбит подсудимого глядит "сама равнодушная немая смерть". Изощренность ситуаций, пронзительность некросимволики вполне согласуется с явлением "античеловека".

Отчуждение от окружения, жизни в целом не результат, а источник преступления Керженцева. Его "случайной прихотью" становится угроза уничтожения всей земли. С другой стороны, обнаружена неразрывная связь новоявленного воинствующего индивидуалиста с ничтожным, пошлым мирком, от которого он возмечтал освободиться. Сатанинские претензии предстали в облике махрового мещанина.

Известно, что поведение людей обусловлено сложным переплетением осмысленных стремлений и интуитивных порывов при очень неоднородном, изменчивом характере и тех и других. Внимание Андреева привлекло сосуществование сознания и инстинкта в их, что называется, чистом виде, как светлой, разумной сущности и темной, животной стихии. "Перестаньте травить человека и немилосердно травите зверя",- писал он в 1902 г. Отвращение к звериному было выражено по-андреевски - с предельным усилением уродливых явлений - в рассказах "Бездна" (1902), "В тумане" (1902). Сразу разразился шквал возмущения. С. А. Толстая (жена Льва Николаевича) публично обвинила автора "В тумане" в безнравственности. Были, однако, и другие отзывы, одобрили это произведение А. Чехов и М. Горький. И не случайно: в страшных картинах было заложено и очень важное наблюдение писателя за своей современностью.

Бездной назван ужасный поступок студента Немовецкого, довершившего насилие над юной Зиночкой, которую сначала самоотверженно защищал от пьяных бродяг. Под бездной подразумевалось и помутнение рассудка студента, поддавшегося действию слепой чувственности. Поэтому в ужасной финальной сцене Немовецкий изображен "отброшенным по ту сторону жизни", потерявшим "последние проблески мысли". Этот факт получил в рассказе убедительное объяснение. На протяжении трех (из четырех) главок раскрывается шаткость всех взглядов героя, неустойчивость и фальшивость усвоенных им правил приличия - всего того, что, как дым, разлеталось при первом столкновении юноши с общественными нечистотами. Немовецкий теряет свой прежний облик, а с ними - разумную реакцию. Происходящее он воспринимает "непохожим на правду"; себя - "непохожим на настоящего"; с лежащей в обмороке девушкой не может "связать представление о 3иночке"; даже ужас чувствует как "что-то постороннее". Непробужденность мысли, отсутствие нравственных принципов "золотой молодежи" резко осудил Андреев. Бессознательно - в тумане - совершает убийство и самоубийство гимназист Павел Рыбаков ("В тумане").

Андреев не раз говорил о проявлении "глубин человеческих неожиданно для нас самих", о "глубокой тайне" самой жизни. Но глубинное, тайное связывал в своем творчестве с духовной атмосферой времени, какую-то ее тенденцию "выверяя" в переживаниях личности. Душа героя становилась вместилищем тех или иных общих страданий, дерзаний, побуждений. Поэтому Андреев оставался равнодушным к социальным процессам, его интересовало их отражение во внутреннем бытии людей. Поэтому писателя упрекали в абстрактном истолковании важных общественных событий. А он создавал психологический документ эпохи.

Мотивы смерти очень часты в произведениях Андреева, выразительна некродеталировка созданных им картин. Можно ли тут заподозрить главную его тему? Нет, жизнь увлекала неизмеримо больше. Просто писатель обращался к настолько острым, переломным состояниям человека, что смертельный исход давал необходимый предел напряжения. Само по себе оно было, конечно, совершенно различным. Физическая гибель нередко завершала душевное опустошение. Но являла и, наоборот, силу сопротивления. В другом случае наступала как результат потрясения после небывалого внутреннего подъема. На грани жизни и смерти испытывал Андреев своих героев, в том числе и любимых.

В прозе Андреева рубежа веков четко просматривается линия рассказов, раскрывающих достойные устремления личности. Волевой поступок или активная мысль, как всегда у Андреева, рождены глубокими переживаниями, вызванными общественными диссонансами. Из протеста против пошлой среды обрекает себя на молчание, вплоть до добровольного ухода из жизни, юная девушка ("Молчание", 1900). Борьба между любовью к отцу, семье и ненавистью к их собственнической психологии венчается для молодого человека решением навсегда покинуть родной дом ("В темную даль", 1900). В тягостной тоске одиночества созревает желание бедного студента обрести "особое, новое слово" для родины, чтобы слиться с "неведомым многоликим братом" ("Иностранец", 1901). Под влиянием борцов за свободу рождается стойкость, измеренная презрением к смерти слабого, даже жалкого существа ("Марсельеза", 1903).

Исходная ситуация "Жизни..." - противоборство священника Фивейского с собственным неверием в Бога, усиливающимся с трагической утратой близких,- завершается протестом против религии. Этот мотив, горячо одобренный Горьким, ярок, но им произведение не исчерпывается. Андреев был убежден (цитата из его письма): "...горячо верующий человек не может представить Бога иначе, как Бог - любовь. Бог - справедливость, мудрость, чудо..." Раздумья Фивейского о справедливости, любви, мудром служении правде и составляют повесть. О герое сказано: "Явственно была начертана глубокая дума на всех его движениях", дума "о Боге и о людях" (Боге - высшем добре и людях, лишенных его).

Внутренний перелом в душе измученного личными горестями отца Василия начинается с того момента, когда он понял, что существуют "тысячи маленьких разрозненных правд", и почувствовал себя "на огне непознаваемой правды" для всех. Перед Фивейским открываются всеобщее трагическое положение и великое ожидание. Он слышит жалобы старости, видит "много молодых горячих слез". Наблюдает безысходную судьбу крестьянина Мосягина: "стихийную волю к такому же стихийному творчеству" и - уродливое прозябание; способность "перевернуть самую Землю" и - обморочное состояние от голода. Даже с далеких небес, казалось Фивейскому, "несутся стоны, и крики, и глухие мольбы о пощаде". Тогда созревает его полное сострадания обращение к каждому из несчастных: "Бедный друг, давай бороться вместе, и плакать, и искать".

Повесть отвечает на главный для автора вопрос: кто и как поможет бескрайним людским страданиям? С предельным напряжением сил Фивейский приходит к духовному подъему, разорвавшему "тесные оковы" его "Я" во имя "нового и смелого пути" к "великому подвигу и великой жертве". А к нему даже с дальних деревень стекаются толпы страждущих. Страстное тяготение к жертвенному деянию, сам тип подвижника, чья боль переплавилась в активное сочувствие людям,- здесь выражена авторская вера в достижения Человека. Но Фивейский хочет взрастить в себе "любовь властелина, того, кто повелевает над жизнью и смертью". Приняв мощь своего самоотвержения за сверхъестественную энергию, он готовит себя к свершению чуда, благодаря которому все обездоленные поверят в высшую справедливость и возродятся. Естественно, обнаруживается несостоятельность такой надежды. В экстазе требует поп от праха погибшего Мосягина восстать живым из мертвых, в ужасе бегут из церкви прихожане. А сам священник, потрясенный разочарованием, проклинает Бога и, спасаясь от его гнева, бросается на дорогу, где падает замертво.

Сила Фивейского сказалась в человеческом, пусть трудном и незавершенном духовном опыте. Путь чудесного исцеления мира никому не под силу. Поэтому двойствен финальный символический образ. Мертвый отец Василий сохраняет позу стремительности, как бы продолжая движение вперед, но по дороге старой, исхоженной.

Повествование насыщено сугубо андреевским внутренним динамизмом, вызванным столкновением противоположных явле(*200)ний. Одинокого человека - с массой людей; первоначального отчуждения Фивейского от окружающих с последующим самоотречением героя; его "разрозненных" мыслей с "безошибочной стрелой" стремления к подвигу; предельно униженной жизни с идеей высшей справедливости... Через все произведение проходит символ уродливой действительности (звериная ухмылка сына-идиота) и образ желанного грядущего (свободный, парящий над заблудшими Дух). Писатель не менее страстно, чем его отец Василий, лелеял максималистскую мечту - одним деянием, одной жертвой преобразить сущее. Трезвое понимание реального положения вещей остужало воображение. И все-таки авторскую жажду коренного перерождения мира повесть донесла сполна.

Сложность собственных переживаний, контрасты внутренних побуждений дали Андрееву первое представление о взлетах и безднах человеческой души. Возникают мучительные вопросы о сущности жизни, интерес к философии, прежде всего трудам А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, Э. Гартмана. Их смелые рассуждения о противоречиях воли и разума во многом усиливают пессимистическое мироощущение Андреева, вызывая тем не менее и полемические раздумья в пользу человека.

В гимназии Андреев увлекся философией Шопенгауэра и Гартмана. Прочтя трактат Шопенгауэра «Мир как воля и представление», Андреев буквально преследовал своих товарищей вопросами, на которые они не могли ответить. Философия Шопенгауэра оказала значительное влияние на мировоззрение Андреева и его творческий метод. Именно отсюда идет пессимизм писателя, неверие в торжество разума, сомнение в торжестве добродетели и уверенность в непреодолимости рока.

Л.Н. Андреев – писатель необычный, своеобразный, обладающий интересным художественным стилем и взглядом на мир. Воспитанный на философских идеях Шопенгауэра и революционных народников, Андреев сочетает в своих произведениях трагическое мироощущение и огромный интерес к социально-общественным явлениям эпохи. В рассказах этого писателя ставятся и решаются сложнейшие мировоззренческие вопросы (добра и зла, жизни и смерти, предназначения человека и т.д.). В ранних произведениях Андреев показывает существование обычного, «маленького», человека, сосредотачивает свое внимание на изображении бессознательно трагического в его жизни, соотношении там света и тьмы. На мой взгляд, тьма в героях Андреева преобладает. Таким образом, произведения Л. Андреева насквозь философичны и решают коренные вопросы бытия. Герои этого писателя сталкиваются с Тьмой, преодолеть которую, как правило, они не в силах. Лишь в редких случаях люди у Андреева оказываются сильнее обстоятельств, потому что обладают мужеством и духовной силой с ними бороться. По мнению писателя, в жизни каждого человека, как и в жизни общества в целом, сосуществует Свет и Тьма. Во многом соотношение этих сил определяет судьба, внешние обстоятельства. Но смириться с ними или бороться – этот выбор в руках каждого человека. Сделать его всем своим творчеством призывает Леонид Андреев. Тема бунта: Творчество Леонида Андреева в лучших своих образцах глубоко символично. И хотя символ не выступает у него в том виде, каким он является в теории и практике русских символистов, тем не менее можно говорить об особого рода «символе Андреева». Этот символ существует где-то на границе заранее заданной идеи и живого образа; в отличие от собственно символа, как его понимал, например, Мережковский, он более аллегоричен и нередко искушает читателя к прямой расшифровке.

Именно с этим обстоятельством связано немало ошибок в понимании произведений Андреева, посвященных революции и бунту, русской критикой начала века и советским литературоведением.

Бесспорно, что во многих из них также нашел свое выражение гуманизм Л. Андреева, его «бунт отчаяния» против существующих общественных порядков. Но в них все сильнее проявляется внутренний надрыв, упадок душевного настроения, страх перед смертью, идея о бессилии мысли и, в конечном счете, страх перед жизнью, переходящий в безумный ужас. Именно этот глубокий социальный пессимизм сближал Л. Андреева с декадентством.

С декадентами сближали Л. Андреева и его ужас перед смертью, и его демонизм, и его мистицизм, бунт против обыденности и устоявшегося общественного строя. Как писал Г. Чулков в своих воспоминаниях «Леонид Андреев… огорчался, скорбел и плакал: ему было жаль человека. Он бунтовал как декадент, но бунт его был какой-то женский, истеричный и сентиментальный. Менее тонкий, чем поэты-декаденты, он был, пожалуй, наиболее характерен и определителен для нашего культурного безвременья, чем они» . В основе лежало то же ощущение надвигающегося кризиса, социального катаклизма.

Рассказы Андреева «Стена», «Рассказ о Сергее Петровиче», «Большой шлем», «Елеазар»: трагическое одиночество человека в мире, роковая предопределенность человека и невозможность постичь истину. Экспрессионизм в творчестве Андреева.

«Большой шлем» - предельно узкая ситуация – игра в карты, за которой регулярно встречаются приятели. Нет сюжетного действия как такового. Все сфокусировано в одной точке, сведено к описанию карточной игры, остальное – лишь фон. Этот «фон» - сама жизнь. В центре композиции – фиксация обстановки, в которой происходит игра, отношение к ней ее участников, героев рассказа – как к некоему серьезному, поглощающему их занятию, ритуалу. Все, что вне игры – читателю почти неизвестно. Ничего не говорится о службе героев, об их положении в обществе, о семьях. Исчезновение из поля зрения кого-либо из игроков тревожит их всего лишь как отсутствие партнера. Исчез Николай Дмитриевич – оказалось, что арестован его сын, «все удивились, так как не знали, что у Масленникова есть сын». Крайне условна развязка (смерть одного из героев от радости из-за выпавшей на его долю счастливой карты) и следующий за тем финал (никто не знает, где жил покойный), который до абсурда доводит ключевой мотив рассказа – непроницаемость людей друг для друга, фикция общения.

Безликость человеческих фигур подчеркивается условностью фантастической: карты одушевляются и оживают.

Рассказ «Большой шлем» (1899) свидетельствует о разобщенности и бездушии вполне «благополучных» людей, наивысшим наслаждением которых была игра в винт, происходившая во все времена года. Игроки чужды всему, что свершается вне их дома, равнодушны они и друг к другу. У них есть имена, но сами герои так безлики, что автор начинает именовать их столь же безликим «они» («Они играли в винт три раза в неделю»; «И они начинали»; «И они сели играть»). Лейтмотивом рассказа служит фраза «Так играли они лето и зиму, весну и осень». Только это увлечение и сближало их. А когда во время игры в карты умер один из партнеров, у которого впервые в жизни оказался «большой шлем в бескозырях», бывший для него «самым сильным желанием и даже мечтой», других взволновала не сама смерть, а то, что умерший никогда не узнает - в прикупе был туз, и что сами они лишились четвертого игрока.

Так у Андреева преобразилась чеховская тема трагической повсед­невности. Впоследствии, развивая эту тему, Андреев трактует саму человеческую жизнь как бессмысленную игру, как маскарад, где чело­век – марионетка, фигура под маской, которой управляют непозна­ваемые силы.

Тема отчуждения связана с постоянною для андреевского творчества темой одиночества. При этом одиночество порою возводилось как бы в ранг самостоятельного персонажа. Мы не только узнаем об этом одиночестве, но и чувствуем его непосредственное присутствие. Однако одиночество не воспринималось Андреевым как фатальное предопределение или личностное свойство, присущее человеку. Не считал он его и непреодолимым следствием внешних социальных предпосылок. Это особенность мироощущения человека, которая может быть преодолена путем активного приобщения к горестям и радостям других людей и помощи им. Человек обречен на одиночество, если он замкнулся в себе, если устранился от широкого потока жизни.

Разрыв с людьми, одиночество, ставшее уже катастрофой, бунтом и гибелью – содержание «Рассказа о Сергее Петровиче» . Рассказ строится как история самоубийства, прямо связанного с проблемой самоопределения личности, ее самостоятельности, свободы и зависимостей. Для героя, студента Сергея Петровича, вопрос, быть или не быть личностью, отстоять или нет свое человеческое «я», становится вопросом жизни и смерти в прямом смысле слова. Герой страдает по двум причинам. Он слывет среди всех окружающих человеком ограниченным, неинтересным, безликим и потому не имеет друзей. И, кроме того, он сам вынужден признать себя личностью слабой, «обыкновенным, не умным и не оригинальным человеком» и мечтает о бунте против людей и природы. Единственным посильным для него бунтом ему представляется самоубийство.

Причина разрыва с миром живых людей, отчуждения от них героя – неравенство людей – и социальное, и природное. Если случай, прихоть природы обделила героя какими-то своими дарами, то общество, положение человека в нем (мотивы нищего детства, безденежья, зависимости от других, незавидное будущее акцизного чиновника) мешает тому, чтобы в герое реализовались иные его возможности, лучшие задатки его натуры (чувство природы, склонность к музыке, к любви).

Андреев показывает в герое, в массовом человеке, мучительный процесс личностного самосознания. Герой видит себя в стенах сплошной зависимости, преград, загнавших его в угол полнейшей несвободы, подчиненности чужой воле, и бунтует против этого. Рождение личности – открытие в себе своего «я». Лишенный права на выбор в жизни – герой выбирает смерть.

Большое место в раннем творчестве Андреева занимает тема «маленького человека», которая подверглась на рубеже веков решительному пересмотру в произведениях Чехова и Горького. Пересмотрел ее и Андреев. Вначале она была окрашена в тона сочувствия и сострадания к обездоленным людям, но вскоре писателя стал интересовать не столько «маленький человек», страдающий от унижения и материальной скудости (хотя это не забывалось), сколько малый человек, угнетенный сознанием мелкости и обыденности своей личности.

Раскрытию психологии такого человека посвящен «Рассказ о Сергее Петровиче» (1900). В нем Андреев показал себя мастером психологического анализа. Мы видим, как начал Сергей Петрович все более и более убеждаться в своей ограниченности: не было у него оригинальных мыслей и желаний, не было и любви к людям, интереса к труду. Среди подобных заурядных людей героя выделяло лишь сознание своей обезличенности, понять которую ему помогла книга «Так говорил Заратустра».

Андреев прослеживает нарастание у студента чувства возмущения против своей ординарности и ограниченности. «Минутами густой туман заволакивал мысли, но лучи сверхчеловека разгоняли его, и Сергей Петрович видел свою жизнь так ясно и отчетливо, точно она была нарисована или рассказана другим человеком <…> Он видел человека, который называется Сергеем Петровичем и для которого закрыто все, что делает жизнь счастливою или горькою, но глубокой, человеческой». Ничто не связывало его крепкими нитями с жизнью. Книга Ницше повлияла и на решение студента убить себя.

«Рассказ о Сергее Петровиче» отчетливо выявил одну из характерных особенностей Андреева-художника. Он тяготеет к повествованию о герое, к рассказу о нем, а не к показу его в качестве действующего лица.

«Рассказ о Сергее Петровиче» (1900) Герой рассказа Сергей Петрович – «обыкновенный» студент-хи­мик, обезличенная и изолированная в буржуазном обществе «единица». Обращение к философии Ницше не помогает герою найти выход из тупиков жизни, нивелирующей его как личность. «Восстание» по-ницшеански абсурдно и бесперспективно. Формула: «Если тебе не удается жизнь, знай, что тебе удастся смерть» – дает Сергею Петровичу только одну возможность утвердить себя – самоубийство. Протест героя Ан­дреева против подавления личности приобретает специфическую фор­му, имеет не столько конкретно-социальную, сколько отвлечен­но-психологическую направленность.

В отличие от Горького, Андреев утверждает право человека на свободу в ее индивидуалистическом понимании. Но и этот рассказ заключает в себе глубокую иронию автора, в нем звучит открытое неприятие ницшеанской философии: «...обездоленная и обезличенная, «единица» под ее воздействием превращается вовсе в "нуль"».

По Андрееву, человек в новых условиях обречен на одинокое существование, нити, связывающие его с остальными людьми, рвутся, и вследствие этого личность человека постепенно деградирует, нивелируется. В «Рассказе о Сергее Петровиче» идея о разорванности связей между людьми находит свое яркое воплощение. Вакуум, который окружает главного героя, заполняется искусственно - чтением работ Ницше. Неверно истолкованная философия подсказывает ему выход из создавшегося положения. Жизнь, лишенная живой связи с остальным миром, оказывается бессмысленной. Личность настолько нивелирована (человек не в состоянии адекватно воспринимать мир, анализировать события), что бунт против условий жизни превращается в бунт против самой жизни. Смерть - последняя попытка личности сохранить себя.

В процессе отчуждения личности от общества Андреевым прослеживается принцип обратной связи - личность страдает от равнодушия окружающих, от этого еще больше замыкается и вследствие излишней погруженности в себя тоже становится равнодушной к людям. Андреев своим творчеством продолжает чеховские традиции. Тема разорванности бытия, равнодушия к ближнему, отчужденности личности от мира находит отражение в его произведениях.

"Стену" , плохо понятую читателями, автор растолковал сам. "Стена - это все то, что стоит на пути к новой, совершенной и счастливой жизни. Это, как у нас в России и почти везде на Западе, политический и социальный гнет; это несовершенство человеческой природы с ее болезнями, животными инстинктами, злобою, жадностью и пр.; это вопросы о цели и смысле бытия, о Боге, о жизни и смерти - "проклятые вопросы".

В 1906 г. Андреев пишет рассказ «Елеазар» , в котором его песси­мистический взгляд на мир и судьбы человека в мире становится тем «космическим пессимизмом», о котором так много писала современная критика.

В обработке евангельской легенды о воскресении Лазаря Андреев с потрясающей экспрессией воплощает свою идею об ужасе человека перед роком и смертью. Он пытается доказать, что жизнь беззащитна, мала и ничтожна перед той «великой тьмой» и «великой пустотой», что объемлет мироздание. «И объятый пустотой и мраком,– писал Анд­реев,– безнадежно трепетал человек перед ужасом бесконечного».

У писателя очень рано возникло недовольство теми эстетическими нормами, которые были приняты в искусстве того времени. Он искал в литературе новые средства для передачи чувства «рыдающего отчаяния» (М. Горький), рвущегося со страниц его произведений.

Подобно экспрессионистической «литературе крика», зародившейся в немецкой литературе несколько позднее, писатель стремился к тому, чтобы в его произведениях каждое слово кричало о том, что наболело в его душе. Однако стремление Андреева ошеломить своим словом читателя не имело прочной традиции в русской литературе.

Начиная с 20-х годов, в отечественной критике появились высказывания о родстве творчества экспрессионистов и Андреева.

Первым серьезным заявлением об экспрессионизме творчества писателя служит книга И. И. Иоффе, вышедшая в 1927 году. Критик называет Андреева «первым экспрессионистом в русской прозе» и формулирует экспрессионистические особенности его произведений. Основной чертой стиля Андреева исследователь считает интеллектуализм : «Это он [Андреев] выдвинул интеллект с его стремлением и борьбой как главного героя». И. И. Иоффе определяет родство тематики произведений экспрессионистов и русского писателя: «Тема одинокого, колеблющегося интеллекта перед сонмом ночных голосов подсознания - экспрессионистическая ». Исследователь находит, что в центре произведений писателя изображается борьба двух сил: «могущества, сковывающего интеллект», и «темной стихийной природы». Критик отмечает в героях Андреева отсутствие индивидуальности и схематизм, напряженность повествования, которая исключает «оттенки» языка.

Ранние произведения Андреева тесно связаны с реалистической традицией, о чем говорит его пристальный интерес к теме «маленького человека». Однако рано проявившееся у писателя внимание к универсальным началам жизни приводит к тому, что он исследует мир не в его многообразии, а устремляет свой взор в сферу человеческого духа, «проклятых вопросов» жизни. Сомнение художника в возможности адекватного постижения природы мира и человека, обостренное внимание к трагическим сторонам его жизни определяет своеобразие поэтики его произведений. Уже в первых рассказах Л. Андреева мы сталкиваемся с его пристальным вниманием не к деталям быта, а к психологическому состоянию героев . В целом же можно отметить, что его раннее творчество по проблематике и поэтике во многих отношениях соответствует реалистическим произведениям малой формы XIX века.

С годами восприятие художником окружающей действительности становится все более драматичным, что постепенно приводит к изменению стиля Андреева в сторону увеличения экспрессии. Пристальное и даже болезненное внимание писателя к мистической силе рока вызывает его обращение к экспрессионистическому типу художественной образности.

Одной из основных причин драматических взаимоотношений человека и мира, по мнению Андреева, является расшатывание религиозных основ жизни, и, как следствие этого, неуверенность личности в своих силах, страх перед миром. Чем определеннее становится осмысление Андреевым бытийных проблем, тем ярче проявляется у него восприятие действительности как «жуткого кошмарного сна». Писатель начинает воссоздавать действительность с помощью контраста, схематизма, гротеска, фантастики.

Таким образом, постепенно в художественном мире Андреева экспрессионистическая поэтика начинает доминировать над реалистической. Свидетельством становления новой образности становится появление в творчестве Андреева «рассказов-аллегорий» («Стена», «Ложь», «Смех»), восприятие жизни в которых носит внеличностный, внеисторический характер и которые, следовательно, имеют своей целью показать отношения человека и мира в крайне обобщенной форме .

Все чаще в творчестве писателя появляется стремление не столько отобразить действительность, сколько продемонстрировать свое отношение к ней. Он трансформирует мир в соответствии со своими идеями, что сближает его творчество с литературой экспрессионизма.

Чувство нарастающей тревоги, перетекающее в окончательное изображение жизненной катастрофы, мирового Апокалипсиса - вот итог жизни человека, к которому в конце концов приходит Андреев (повесть «Красный смех»), а вслед за ним и экспрессионисты. Основной причиной близости творчества Андреева и экспрессионистов является их стремление проникнуть в суть жизни, а также обостренное внимание к элементу трагического в мире . В начальный период творческого развития экспрессионисты, как и Андреев, изучали своеобразие мироустройства, искали новые средства для выражение нового комплекса идей. На втором этапе развития экспрессионизма происходит его окончательное формирование. Это направление становится своеобразным способом протеста писателей против ужаса жизни. Но характерная для творчества Андреева экспрессионистическая поэтика сформировались в его произведениях в результате собственных эстетических поисков, причем с учетом традиций русской литературы. Изображение жизни в творчестве Андреева оказывается более драматичным, чем в произведениях экспрессионистов. Он использует художественную форму, близкую к экспрессионистической, но его исследование мира корнями сопряжено с огромной болью за будущее человечества, а также с не менее огромной любовью к людям.

Осознание человеком своего одиночества и неудовлетворенность его своей судьбой становятся итогом творческих поисков Андреева. К подобным итогам (неверие в будущее, опустошенность) приходит и экспрессионизм.

Рассказы Андреева «Иуда Искариот» и «Тьма» проблема бунта и его бессмысленности – своеобразие решения. Своеобразие трактовки евангельского сюжета. Образы Иуды, апостолов.

Творческое развитие Андреева предопределило не только его верность реализму и гуманистическим заветам русской классики. Он тяготеет и к созданию отвлеченно-аллегорических образов, выражающих по преимуществу авторскую субъективность

Одним из первых, кто затронул отношение Христа и Иуды, был Леонид Андреев, написавший в 1907 году повесть "Иуда Искариот".

В ней своеобразно пересказывается библейская история. Автор изображает учеников Христа трусливыми и никчёмными, заботящимися лишь о своём благополучии. Иуда же выступает как правдолюбец, через смерть Иисуса и свою собственную пытающийся вернуть людей на путь истинный, заставить их обратиться к вечным ценностям и пониманию вероучения Христа, но делает это через предательство. Иуда бросает дерзкий вызов всему укоренившемуся, привычному общественному укладу, но большей частью он воинствующий индивидуалист, убежденный в собственной неповторимости, ради надуманной идеи готовый погубить себя и других.

Психологический метод Андреева - не воссоздавая последовательного развития психологического процесса, он останавливается на описании внутреннего состояния героя в переломные, качественно отличные от прежних, моменты его духовной жизни, и дает результативную авторскую характеристику.

Хотя сам автор охарактеризовал свое произведение как "нечто по психологии, этике и практике предательства", это не исчерпывает его содержания. Андреев предлагает усомниться в привычной трактовке поступка Иуды, которую большинство принимает не задумываясь, исходя из однозначности мотивации поступков.

Ни один человек, каким бы подлым он ни был, не может хладнокровно послать другого на смерть. Такой поступок должен быть оправдан некой благородной идеей. Но тогда почему Иуда уходит из жизни, повесившись на суку одинокого дерева? Вероятно, причина в поведение Христа, в его непротивлении злу насилием. Он покорно и мужественно принимает мученическую смерть, лишая всякого оправдания поступок Иуды. Обнажается ложность мотивации, пропадает героичность, возникает неудовлетворенность, тоска, которые толкают на самоубийство. Существует мнение, в соответствие с которым самопожертвование Христа во искупление грехов человечества было предопределенно, поэтому кто-то должен был сыграть роковую роль предателя. Перст судьбы указал на Иуду, обрекая его нести печать предательства в веках.

Так каков андреевский Иуда? Совершенно очевидно, что он сложен и неоднозначен. Дурная слава о нем распространилась по всей Иудее. Его порицали и добрые, и злые, говоря, что Иуда корыстолюбив, коварен, наклонен к притворству и лжи. Всем он приносит одни неприятности и ссоры.

Иуда дерзок, умен, хитер. Виртуозно использует он эти свои качества, чтобы откровенно и цинично интриговать и насмехаться над учениками Христа. Но при внимательном рассмотрении понимаешь, что с полным основанием этого самовлюбленного интригана можно назвать гордым, смелым борцом с "неизбывной человеческой глупостью": такими недалекими оказываются ближайшие ученики Христа.

Неоднократно подчеркивается двойственность не только лица Иуды, но и его суждений, внутренних переживаний. На все идет Иуда, чтобы привлечь внимание и завоевать любовь Учителя. Пробовал вести себя вызывающе, но не нашел одобрения. Стал мягким и покладистым - и это не помогло приблизиться к Иисусу. Не один раз, "одержимый безумным страхом за Иисуса", он спасал его от преследований толпы и возможной смерти. Неоднократно демонстрировал свои организаторские и хозяйственные способности, блистал умом, однако встать рядом с Христом на земле ему не удалось. Так возникло желание быть возле Иисуса в царствии небесном.

Пожалуй, ничто так не привлекает людей в вере, как ореол мученичества. Именно на это и рассчитывал Иуда, разыгрывая столь страшную трагедию. Вряд ли большую роль в его поступке сыграла судьба, потому что от начала и до конца Иуда Леонида Андреева действует осмысленно. Своим поступком он подверг учеников Христа своеобразной "проверке на прочность", поставил их в такое положение, когда они должны были точно определить свое отношение к Христу, получается, что Иуда намного лучше других учеников понимал Христа, и его действия были просто необходимы для утверждения учения Иисуса. Так кто же такой Иуда: предатель или верный ученик? Очевидно одно: Андреев дает возможность поразмышлять над тем, что, казалось бы, не может быть подвергнуто переоценке.

Образы и мотивы Нового Завета, проблему отношений идеала и действительности, героя и толпы, истинной и неистинной любви Андреев разработал и в рассказе «Иуда Искариот» (1907). Тему рассказа в письме Вересаеву Андреев сформулировал как «нечто по психологии, этике и практике предательства». Рассказ построен на переосмыслении легенды о предательстве Иудой своего Учителя. Иуда верит Христу, но сознает, что он как идеал не будет понят человечеством. Предатель предстает у Андреева фигурой глубоко трагической: Иуда хочет, чтобы люди уверовали в Христа, но для этого толпе нужно чудо – воскресе­ние после мученической смерти. В трактовке Андреева, предавая и принимая на себя навеки имя предателя, Иуда спасает дело Христа. Подлинной любовью оказывается предательство; любовь к Христу других апостолов – изменой и ложью. После казни Христа, когда «осуществился ужас и мечты» Иуды, «идет он неторопливо: теперь вся земля принадлежит ему, и ступает он твердо, как повелитель, как царь, как тот, кто беспредельно и радостно в этом мире одинок».

В обличи­тельной речи его, обращенной к апостолам, звучат мысли и интонации «Тьмы»: «Почему же вы живы, когда он мертв? Почему ваши ноги ходят, ваш язык болтает дрянное, ваши глаза моргают, когда он мертв, недвижим, безгласен? Как смеют быть красными твои щеки, Иоанн, когда его бледны? Как смеешь ты кричать, Петр, когда он молчит?..»

Эти тенденции мышления Андреева наиболее отчетливо вырази­лись в рассказе «Тьма» (1907); в нем Андреев поставил под сомнение истинность революционного героизма, возможность достижения со­циальных и этических идеалов революции. Рассказ был резко отрица­тельно оценен Горьким.

Рассказ построен на парадоксально заостренной психологической ситуации. Использовав жизненный факт, сообщенный писателю орга­низатором убийства Гапона эсером П.М. Рутенбергом, которому, спасаясь от преследования жандармов, пришлось укрываться в публичном доме, Андреев снова, как писал Горький, исказил правду и «сыграл в анархизм». Писатель столкнул своего героя – революцио­нера-террориста, который накануне покушения тоже спасается от полиции в публичном доме, с некоей правдой «тьмы», правдой оби­женных и оскорбленных. Перед лицом ее героизм и чистота револю­ционера оказываются ложью и самоуслаждением. Эта истина открывается ему в вопросе проститутки: какое он имеет право быть «хорошим», если она «плохая», если таких, как она, много? И потрясен­ному этой «правдой» революционеру открывается, что быть «хорошим» – значит ограбить «плохих», что истинный героизм и подвиг морального служения может быть только в том, чтобы остаться с «плохими» – во «тьме». Он отказывается от революционного дела, от товарищей, ибо если «...фонариками не можем осветить всю тьму, так погасим же огни и все полезем во тьму». Так с позиций анархического этического максимализма (или вся полнота осуществления идеала, или полный отказ от всякой борьбы) оценивались Андреевым задачи и перспективы социальной революции.

«Тьма»

«Иуда Искариот» (1907) был посвящен издавна привлекавшей писателя проблеме - противостоянию добра господству зла.

Андреевский Иуда убежден в господстве зла, он ненавидит людей и не верит в то, что Христос сможет внести добрые начала в их жизнь. Вместе с тем Иуду тянет к Христу, ему даже хочется, чтобы тот оказался прав. Любовь-ненависть, вера и неверие, ужас и мечта сплетены в сознании Иуды воедино. Предательство совершается им с целью проверить, с одной стороны, силу и правоту гуманистического учения Христа, а с другой - преданность ему учеников и тех, кто так восторженно слушал его проповеди. В рассказе в предательстве был повинен не только Иуда, но и трусливые ученики Иисуса, и народная масса, не вставшая на его защиту.

В повести «Иуда Искариот» писатель разрабатывает евангельскую легенду о предательстве Христа Иудой и вновь возвращается к проблеме борьбы добра со злом. Сохраняя за Христом традиционное значение добра, писатель переосмысливает фигуру Иуды, наполняет ее новым содержанием, в результате чего образ предателя утрачивает символику абсолютного зла и приобретает в рассказе Андреева некоторые признаки добра.

Чтобы раскрыть сущность предательства, автор, наряду с Иудой вводит таких героев, как Петр, Иоанн, Матфей и Фома , причем каждый из них является своеобразным образом-символом. У каждого из учеников подчеркивается наиболее яркая черта: Петр-камень воплощает в себе физическую силу, он несколько груб и «неотесан», Иоанн нежен и прекрасен, Фома прямодушен и ограничен. Иуда же с каждым из них соревнуется в силе, преданности и любви к Иисусу. Но главное качество Иуды, которое неоднократно подчеркивается в произведении, - его ум, хитрый и изворотливый, способный обмануть даже самого себя. Все считают Иуду умным.

Л. Андреев не оправдывает поступка Иуды, он пытается разгадать загадку: что руководило Иудой в его поступке? Писатель наполняет евангельский сюжет предательства психологическим содержанием, и среди мотивов выделяются следующие :

* мятежность, бунтарство Иуды, неуемное стремление разгадать загадку человека (узнать цену «другим»), что вообще свойственно героям Л. Андреева. Эти качества андреевских героев являются в значительной степени проекцией души самого писателя -- максималиста и бунтаря, парадоксалиста и еретика;

* одиночество, отверженность Иуды. Иуда был презираем, и Иисус был к нему равнодушен. Кстати, чрезвычайно живописен, пластичен, экспрессивен язык Л. Андреева, в частности, в эпизоде, где апостолы бросают камни в пропасть. Безразличие Иисуса, а также споры о том, кто ближе Иисусу, кто больше его любит, стали, провоцирующим фактором для решения Иуды;

* обида, зависть, безмерная гордыня, стремление доказать, что именно он больше всех любит Иисуса также свойственны андреевскому Иуде. На вопрос, заданный Иуде, кто будет в Царствии Небесном первым возле Иисуса -- Петр или Иоанн, следует ответ, поразивший всех: первый будет Иуда! Все говорят, что любят Иисуса, но как они поведут себя в час испытаний -- проверить это и стремится Иуда. Может оказаться, что любят Иисуса «другие» только на словах, и тогда восторжествует Иуда. Поступок предателя -- это стремление проверить любовь других к Учителю и доказать свою любовь.

Уже исходя из заглавия рассказа, можно сделать вывод, что на первый план автор выводит фигуру Иуды, а не Христа. Именно Иуда, герой сложный, противоречивый и страшный, и его поступок привлекли внимание писателя и подтолкнули к созданию своей версии событий 30-х годов начала нашей эры и к новому пониманию категорий «добро и зло».

Взяв за основу евангельскую легенду, Андреев переосмысливает ее сюжет и наполняет новым содержанием. Он смело перекраивает двухтысячелетние образы, чтобы читатель еще раз задумался над тем, что есть добро и зло, свет и тьма, истина и ложь. Понятие предательства Андреевым переосмысливается, расширяется: в смерти Христа виновен не столько Иуда, сколько люди, его окружающие, слушающие, его малодушно сбежавшие ученики, не сказавшие ни слова в защиту на суде у Пилата. Пропустив евангельские события через призму своего сознания, писатель заставляет и читателя пережить открытую им трагедию предательства и возмутиться ею. Ведь она не только в небе, - но и в людях, легко предающих своих кумиров.

Библейское повествование отличается от андреевского только художественной формой. Центральным персонажем легенды является Иисус Христос. Все четыре Евангелия повествуют именно о его жизни, проповеднической деятельности, смерти и чудесном воскресении, а проповеди Христа передаются посредством прямой речи. У Андреева Иисус довольно пассивен, его слова передаются в основном как косвенная речь. Во всех четырех Евангелиях сам момент предательства Христа Иудой является эпизодическим. Нигде не описывается внешность Искариота, его мысли и чувства, как до предательства, так и после.

Писатель значительно расширяет рамки повествования и уже с первых страниц вводит описание внешности Иуды, отзывы о нем других людей, причем через них писатель дает психологическую характеристику Искариота, раскрывает его внутреннее содержание. И уже первые строки повествования помогают читателю представить Иуду, как носителя темного, злого и греховного начала, вызывают негативную оценку. Не было никого, кто мог бы сказать о нем доброе слово. Иуду порицали не только добрые люди, говоря, что Иуда корыстолюбив, наклонен к притворству и лжи, но и «дурные» отзывались о нем не лучше, называя его самыми жестокими и обидными словами.

Самое примечательное в описании внешности Иуды – это двойственность, в которой воплотились противоречивость и бунтарство этого сложного образа. «Короткие рыжие волосы не скрывали странной и необыкновенной формы его черепа: точно разрубленной с затылка двойным ударом меча и снова составленным, он словно делился на четыре части и внушал недоверие, даже тревогу. Двоилось также и лицо Иуды: одна сторона его, с черным, остро высматривающим глазом, была живая и подвижная. Другая же была мертвенно-гладкая, плоская и застывшая, с широко открытым слепым глазом» .

Андреева, как художника интересует внутреннее душевное состояние главного героя, поэтому все кажущиеся отступления от привычных оценок евангельских персонажей психологически соотнесены с его восприятием событий, подчинены задаче раскрытия внутреннего мира предателя.

Андреевский Иуда – фигура более емкая и глубокая по своему внутреннему содержанию и, главное, неоднозначная. Мы видим, что самый знаменитый предатель всех времен – это совокупность хорошего и плохого, доброго и злого, хитрого и наивного, разумного и глупого, любви и ненависти. Но есть еще одно отличие этого образа от первоисточника: евангельский Иуда почти лишен конкретных человеческих черт. Это своего рода Предатель в абсолюте – человек, оказавшийся в очень узком кругу людей, понимающих Мессию, и предавший Его.

При чтении рассказа Л. Андреева нередко возникает мысль, что миссия Иуды предопределена. Ни один из учеников Иисуса не смог бы вынести такое, не смог бы принять на себя такую участь. Более того, добро и чистоту мыслей самых приближенных учеников Христа вполне можно подвергнуть сомнению. Находясь при еще живом Иисусе и будучи в полном рассвете лет, они уже спорят о том, кто из них «будет первым возле Христа в его небесном царствии». Тем самым они в полной мере проявили свою гордыню, мелочность натуры, амбициозность. Следовательно, их любовь к Иисусу корыстна. Петр же, по существу, еще и клятвопреступник. Он клялся в том, что никогда не оставит Иисуса, но в минуту опасности трижды отрекается от него. И его отречение, и бегство других учеников – тоже своего рода предательство. Их трусость – грех, не меньше Иудиного.

Общее смятение в рядах интеллигенции после подавления революции задело и Андреева. Будучи свидетелем разгрома Свеаборгского восстания в июле 1906 г., тяжело пережитого им, писатель не верит в успешное развитие революционного движения. Подавленное настроение отчетливо отразилось в нашумевшем рассказе «Тьма» (1907). Герой его, эсер-террорист, теряет веру в свое дело («Точно вдруг взял кто-то его душу мощными руками и переломил ее, как палку, о жесткое колено, и далеко разбросил концы»), а затем, стремясь оправдать свое отступничество от революционной борьбы, заявляет, что «стыдно быть хорошим» среди «тьмы», представляемой униженными и оскорбленными.

Философские драмы Андреева «Жизнь человека», «Анатэма»; Иррационализм миропонимания писателя. Экспрессионистские черты андреевской драматургии. Проблема «зла» и «добра»: вечная капитуляция «добра».

В пьесе «Анатэма» берется под сомнение разумность всего сущест­вующего на земле, самой жизни. Анатэма – вечно ищущий заклятый дух, требующий от неба назвать «имя добра», «имя вечной жизни». Мир отдан во власть зла: «Все в мире хочет добра – и не знает, где найти его, все в мире хочет жизни – и встречает только смерть...» Есть ли «Разум вселенной», если жизнь не выражает его? Истинны ли любовь и справедливость? Есть ли «имя» этой разумности? Не ложь ли она? Эти вопросы задаются Андреевым в пьесе.

Судьбу и жизнь человека – бедного еврея Давида Лейзера – Ана­тэма бросает как камень из пращи в «гордое небо», чтобы доказать, что в мире нет и не может быть любви и справедливости.

Композиционно драма построена по образцу книги Иова. Про­лог – спор Бога с Анатэмой, сатаной. Центральная часть –история подвига и смерти Давида Лейзера. Эта история явно перекликается с евангелической историей о трех искушениях Христа в пустыне – хлебом, чудом, властью. Бедный Лейзер, готовящийся к смерти, «любимый сын Бога», принимает миллионы, предложенные Анатэмой, и в безумии богатства забывает о долге перед Богом и людьми. Но Анатэма возвращает его к мысли о Боге. Давид раздает свое богатство бедноте мира. Сотворив это «чудо любви» к ближнему, он проходит через многие испытания. Люди, отчаявшиеся в жизни, страдающие и нуждающиеся, исполняются надеждой и идут к Лейзеру со всех концов мира. Они предлагают ему власть над всей беднотой Земли, но требуют от него чуда справедливости для всех. Миллионы Давида иссякли, обманутые в своих надеждах люди побивают его камнями как преда­теля. Любовь и справедливость оказались обманом, добро – «великим злом», ибо Давид не смог сотворить его для всех.

«Анатэма» (1908) - трагедия человеческой любви-добра. Сюжет бессилия добра – Лейзер, глупый, но добрый еврей, раздавший свое богатство нищим и растерзанный ими. Сюжет связан с дьяволом Анатэмой. Он рисуется мелко двусмысленным, хитрым, заискивающим, его изображение иронично, двойственно. Сам замысел Анатэмы – его заговор против добра – одновременно и торжествует, осуществляется и терпит поражение. На первый взгляд, Анатэма вправе считать себя победителем. Историей гибели Лейзера, насмерть забитого теми, кому он отдал все, Анатэма как будто доказал свою правоту, оправдал сою ставку на превосходство зла над добром. Однако Анатэма в финале пьесы повержен Неким, ограждающим входы, его словами о бессмертии Лейзера. Трагедия – обе враждующие стороны – дух заклятия, всеотрицания (Анатэма) и любовь-добро (Лейзер) – терпят поражение и одновременно обнаруживают свое бессмертие. Каждый в конце концов не отступает от своих убеждений. Анатема получает подтверждение своим подозрениям («не проявил ли Давид бессилия в любви и не сотворил ли он великого зла…»), а глупый Лейзер умирает с желанием отдать последнюю копейку.

Мысль о невозможности с помощью одной любви, ее внутренней силой, устранить социальные бедствия и изменить мир и человека в нем.

«Жизнь Человека» (1906)

Андреев отказался от индивидуальных характеров. По сцене движутся Человек и его Жена, Родственники и Соседи, Друзья и Враги. Писателю нужен не конкретный человек, а «человек вообще». В пьесе Человек рождается, любит, страдает и умирает – проходит весь трагический круг «железного предначертания». Важнейший персонаж драмы – некто в сером, читающий Книгу Судеб. В его руке – свеча, символизирующая человеческую жизнь. В юности свечение светлое и яркое. В зрелости желтеющее пламя мерцает и бьется. В старости синеющий огонек дрожит от холода, бессильно стелется. Кто этот некто в сером? Бог? Рок? Судьба? Неважно. Перед ним Человек бессилен. И никакие молитвы ему не помогут. Не может человек вымолить, чтобы не умер его единственный сын. Но Человек не подчиняется слепо высшей силе – он бросает ей вызов. Проклятия для Андреева достойнее молитв. Пафос «Жизни Человека» - в трагической правоте личности несмиряющейся, не желающей приспосабливаться к обстоятельствам.

В пьесе «Жизнь Человека» разрабатывается проблема роковой замкнутости человеческого бытия между жизнью и смертью, бытия, в котором человек обречен на одиночество и страдание. В такой схеме жизни, писал о пьесе Станиславский, родится и схема человека, маленькая жизнь которого «протекает среди мрачной черной мглы, глубокой жуткой беспредельности».

Аллегорию жизни, натянутой как тонкая нить между двумя точками небытия, рисует Некто в сером, олицетворяющий в пьесе рок, судьбу. Он открывает и закрывает представление, выполняя роль своеобраз­ного вестника, сообщающего зрителю о ходе действия и судьбе героя, разрушая всякие иллюзии и надежды человека на настоящее и будущее: «Придя из ночи, он возвратится к ночи и сгинет бесследно в безгра­ничности времен». Некто в сером воплощает мысль Андреева о бес­страстной, непостижимой фатальной силе мира. Его монологи и реплики обращены к зрителю: «Смотрите и слушайте, пришедшие сюда для забавы и смеха. Вот пройдет перед вами вся жизнь Человека, с ее темным началом и темным концом... Родившись, он примет образ и имя человека и во всем станет подобен другим людям, уже живущим на земле. И их жестокая судьба станет его судьбою, и его жестокая судьба станет судьбою всех людей. Неудержимо влекомый временем, он непреложно пройдет все ступени человеческой жизни, от низу к верху, от верха к низу. Ограниченный зрением, он никогда не будет видеть следующей ступени, на которую уже поднимается нетвердая нога его; ограниченный знанием, он никогда не будет знать, что несет ему грядущий день, грядущий час – минута. И в слепом неведении своем, томимый предчувствиями, волнуемый надеждами и страхом, он покорно совершит круг железного предначертания». В этом монологе – суть всей пьесы. Сцена бала (ее Андреев считал лучшей в пьесе) вводится ремаркой: «Вдоль стены, на золоченых стульях сидят гости, застывшие в чопорных позах. Туго двигаются, едва ворочая головами, так же туго говорят, не перешептываясь, не смеясь, почти не глядя друг на друга и отрывисто произнося, точно обрубая, только те слова, что вписаны в текст. У всех руки и кисти точно переломлены и висят тупо и надменно. При крайнем, резко выраженном разнообразии лиц все они охвачены одним выражением: самодовольства, чванности и тупого почтения перед богатством Человека» . Этот эпизод позволяет судить об основных чертах стиля драматургии Андреева. Повторение реплик создает впечатление полного автоматизма. Гости произносят одну и ту же фразу, говоря о богатстве, славе хозяина, о чести быть у него: «Как богато. Как пышно. Как светло. Какая честь. Честь. Честь. Честь». Интонация лишена переходов и полутонов. Диалог превраща­ется в систему повторяющихся фраз, направленных в пустоту. Жесты персонажей механические. Фигуры людей обезличены,– это марио­нетки, раскрашенные механизмы. В диалоге, монологах, паузах под­черкнуто роковое родство человека с его постоянным, близким антагонистом – смертью, которая всегда рядом с ним, меняя только свои обличья.

Стремление показать «ступени» человеческой жизни (рождение, бедность, богатство, славу, несчастье, смерть) определило композици­онное строение пьесы. Она складывается из серии обобщенных фраг­ментов. Такой композиционный прием использовался также символистами в распространенных живописных сериях картин, наделенных неким универсальным смыслом в трактовке «фаз» челове­ческой жизни. В отличие от символистов, у Андреева нет второго, мистического плана. Писатель абстрагирует конкретность к отвлечен­ной сущности, создавая некую новую «условную реальность», в которой и движутся его герои-мысли, герои-сущности. Психология героя, человеческие эмоции тоже представляют собой схемы, «маски». Эмо­ции, чувства человека всегда контрастны. На этой идее основывается андреевская гипербола. Контрастна и обстановка драмы, ее световая и цветовая гамма.

Стремясь воплотить в пьесу общую мысль о трагедийности чело­веческой жизни, Андреев обращается и к традиции античной трагедии: монологи героя сочетаются с хоровыми партиями, в которых подхва­тывается основная тема пьесы.

Автор воплотил в «Жизни Человека» всего лишь жизнь среднего буржуазного интелли­гента, возвел в понятие общечеловеческого типичные общественные и нравственные нормы буржуазного миропорядка (власти денег, стан­дартизацию человеческой личности, пошлость мещанского быта и т. д.). <=

<= Иррационализм - течения в философии, которые ограничивают роль разума в познании и делают основой миропонимания нечто недоступное разуму или иноприродное ему, утверждая алогичный и иррациональный характер самого бытия.

Исследователем была предпринята попытка рассмотрения стилистических приемов, сближающих Андреева с экспрессионистами (схематизм, резкая смена настроений и мыслей, гиперболизация, резкое выделение одного героя в действии и т. д.)

Черты экспрессионизма в драматургии Л. Андреева (пьеса «Жизнь человека»).

Л.Н. Андреев пришел в драматургию, будучи известным писателем - прозаиком. Постоянный "дух исканий", стремление оторваться от быта и проникнуть в область "коренных вопросов духа", непримиримость ко всякому угнетению и глубокое сочувствие к людям одиноким и бесприютным в этом странном мире собственничества, - все это привлекало А.М. Горького в творчестве того, кого он спустя много лет назвал "единственным другом среди литераторов". Горький видел в драме Л.Андреева "Жизнь человека", написанной в 1906 году, мотивы протеста против буржуазных отношений, гневного отрицания затхлого буржуазного бытия, но андреевскую пессимистическую концепцию человека он отрицал самым решительным образом.

"Жизнью Человека" начинается новый этап в творчестве писателя. Если до сих пор Андреев шел за Горьким, то теперь с каждым последующим произведением все дальше отходит от писателей передового лагеря и от реализма. " Мне важно только одно - что он человек и как таковой несет одни и те же тяготы жизни". Исходя из этого принципа, писатель в своей драме задается целью показать жизнь Человека вообще, жизнь всякого человека, лишенную примет эпохи, страны, социальной среды. Андреевский человек-схема, общечеловек, во всем подобен другим людям, с неотвратимой непреложностью покорно совершающим одинаковый для всех круг железного предначертания.

Л. Андреев был фигурой глубоко трагичной, он стремился широко ставить острые социально-философские темы, волновавшие общество. Но на эти больные и острые вопросы он не мог найти верных ответов.

Мыслью о смерти пронизана вся пьеса Андреева "Жизнь Человека". Человек Андреева находится в вечных поисках каких-либо иллюзий, которые оправдали бы его жизнь. Он хочет увидеть то, чего не хватает ему в жизни и без чего кругом так пусто, точно вокруг нет никого. Но иллюзии - только иллюзии. Рушится вера Человека в бессмертие, т.к. не только он сам, но и сын его гибнут.

И вся пьеса пронизана идеей бессмысленности человеческого существования. И хотя Андреев не стоял настоящим, последовательным критиком буржуазного мира, тем не менее своей пьесой он нанес ему немало ран как критик многих его уродств и безобразий.

"Некто в сером, именуемый он, проходит через всю пьесу, держа в руках зажженную свечу - символ быстротечной жизни Человека.

Человек Андреева слишком пассивен, слишком придавлен социальным роком, чтобы его судьба была подлинно трагичной. Он тащится по жизни, "влекомый роком", и счастье, и горе обрушиваются на него из-за угла, внезапно, необъяснимо, Пока Человек мечтает о счастье и гордо шлет вызов судьбе-счастье уже стучится к ним в дверь, в жизни все случайно, - и счастье и не счастье, и богатство, и бедность. Счастье ведь зависит не от талантов человека, не от его готовности трудиться, а от воли Рока.

В пьесе дается две точки зрения на человека и смысл его жизни: объективная бессмысленность этой жизни ярко противопоставляется ее субъективной осмысленности.

Казалось бы, победа Рока предрешена еще задолго до рождения Человека. Бесследно погибает в безграничности времени Человек, в его светлом и богатом доме выбиты рамы, ветер ходит по всему дому и шуршит сором. Всем ходом пьесы Андреев говорит о бесполезности жизни Человека вверху и внизу лестницы человеческого существования.

Тщетной оказывается надежда найти смысл жизни, перенеся свой упования на жизнь в памяти потомков. Тусклой надежде пожить несколько дольше в памяти людей не удается быть осуществленной. Потомство это в лице сына гибнет от пустой случайности.

Итак, то, что только намечалось в произведениях Л.Андреева периода революции 1905 года, в "Жизни человека" нашло свое полное выражение. Уже в ней намечается схема многих последующих драм, где действуют только два героя: Человек и Рок. В единоборстве этих героев неизменно побеждает Рок. Человеческая жизнь фатально обречена, путь ее предрешен роком, "Жизнь Человека" - типичная драма идей, в которой персонажи превращены в марионеток.

Революционная тема, ее своеобразие в рассказах Андреева «Губернатор» и «Рассказ о семи повешенных».

Двойственность отношения Андреева к революции выразилась в его пьесе «К звездам», созданной в самый разгар революционного движения 1905 г. Пьеса выделяется из всего написанного Андреевым о революции. Автор, как отмечал Луначарский, поднялся в ней «на большую высоту революционного мирочувствования».

Поначалу пьесу о роли интеллигенции в революции Горький и Андреев хотели написать вместе. Но с развитием революционных событий сложились разные отношения писателей к этому вопросу. Единый первоначальный замысел реализовался в двух пьесах – в горьковской «Дети солнца» (февраль 1905 г.) и андреевской «К звездам» (ноябрь того же года). Пьеса Андреева отразила глубочайшие расхождения писателей в понимании смысла и целей революции.

Место действия пьесы – обсерватория ученого астронома Терновского, расположенная в горах, вдали от людей. Где-то внизу, в городах, идет сражение за свободу. Революция для Андреева только фон, на котором развертывается действие пьесы. «Суетные заботы» земли противопоставлены Терновским вечным законам Вселенной, «земные» устремления человека – стремлениям понять мировые законы жизни в ее «звездной» бесконечности.

Революция терпит поражение, революционеры гибнут; не выдержав пыток, сходит с ума сын Терновского. Друзья революционеров – сотрудники Терновского – возмущены его философией и в знак про­теста покидают обсерваторию. Рабочий Трейч готовится к продолже­нию революционной борьбы. Но спор «правды» Терновского и «правды» революции остается в пьесе неразрешенным.

Если Горький в «Детях солнца» зовет интеллигенцию – «мастеров культуры» – к борьбе вместе с народом за новые формы социальной жизни, то Андреев питает иллюзию о возможности остаться «над схваткой», хотя испытывает тяготение к революции. Сочувственное отношение писателя к революции и революционерам выразилось в таких произведениях, как «Губернатор» (1905), «Рассказ о семи пове­шенных» (1908); в них он писал о расправе царизма с освободительным движением! Но реальные события революционной борьбы осмысля­ются Андреевым опять в плоскости «общечеловеческой» психологии.

Сюжет рассказа «Губернатор» опирается на известный факт казни эсером И. Каляевым московского генерал-губернатора, великого князя Сергея Александровича, приговоренного социал-революционерами к смертной казни за избиение на улицах Москвы демонстрантов в 1905 г. Внимание Андреева сосредоточено на проблеме неот­вратимости внутреннего нравственного возмездия, которое карает человека, преступившего законы человеческой совести. В ощущении неизбежности возмездия в Петре Ильиче пробуждается человек, кото­рый сталкивается с тем бесчеловечным, что приняло в нем облик губернатора. Петр Ильич-человек сам казнил Петра Ильича-губерна­тора. Выстрел революционера был лишь внешней материализацией этой казни. Социальный конфликт между деспотической властью и народом решался в абстрактно-психологическом плане. Но современ­никами в бурные революционные годы рассказ воспринимался как предупреждение самодержавию о неотвратимости наказания.

В знаменитом «Рассказе о семи повешенных» , увидевшем свет в годы жестоких полицейских расправ с демократами, Андреев с глубоким состраданием писал о приговоренных к казни революционерах, все они очень молоды: старшему из мужчин было двадцать восемь, младшей из женщин – девятнадцать. Судили их «быстро и глухо, как делалось в то беспощадное время». Но и в этом рассказе горячий социальный протест писателя против расправы с революционерами и революцией переводится из сферы социально-политической в нравст­венно-психологическую – человек и смерть. Перед лицом смерти все равны: и революционеры, и преступники; их связывает воедино, отграничивая от прошлого, ожидание смерти. Противоестественность поведения героев Андреева отмечена Горьким в статье «Разрушение личности»: «Революционеры из «Рассказа о семи повешенных» совер­шенно не интересовались делами, за которые они идут на виселицу, никто из них на протяжении рассказа ни словом не вспомнил об этих делах».

Увлеченность Андреева революцией, героическими подвигами на­рода, о чем не раз говорил он в выступлениях и письмах тех лет, перемежалась с пессимистическими предчувствиями, неверием в до­стижимость социальных и нравственных идеалов революции.

Большой общественный резонанс вызвал «Рассказ о семи повешенных» (1908), кот расценивался в демокр кругах как страстный протест против расправ царизма, над революционерами.

В «Рассказе» глубоко раскрыта психология приговоренных к смертной казни пятерых террористов, обвинявш в попытке покушен на министра. Вместе с ними идут на виселицу батрак-эстонец Янсон, убивший своего хозяина, и орловский мужик, грабитель и убийца Мишка Цыганок. А соед этих людей по принципу - «перед смертью все равны», поэтому его не интересуют политич и прочие взгляды осужд. Прибегнув к излюбл приему контраста, А показывает неуемный страх министра перед революционерами, его духовн и физич дряблость. Приговоренные же к казни террористы - люди смелые и мужеств, юные, влюбл в жизнь. Особую любовь вызывает прекрасный юноша Сергей Головин, у кот даже мрачная тюремная обстан не убила «радость жизни и весны», а также отличающ беспредельн любовью к людям Таня Ковальчук. Они поддерж малодушных Василия Каширина и Янсона, покоряют своей тверд даже видавшего виды Цыганка.

После поражения в России революции 1905-1907 гг. наиболее активизировались представители партий социалистов-революционеров (эсеров), считавшие основным тактическим средством борьбы против царизма индивидуальный террор. С большим размахом действовала группа, носившая название «Летучий боевой отряд Северной области» (ЛБОСО). Члены ЛБОСО вооруженные бомбами и револьв, отправ на террорист акт против министра юстиции Щегловитова и великого князя Николая Николаевича. Полиция расставила террористам ловушку, в помещении тюрьмы Петропавловской крепости состоялся военно-окружной суд. Приговор его был суров: всех семерых участников боевого отряда приговорили к повешению. Казнь через повешение, в том числе трех женщин, была совершена рано утром на Лисьем Носу, на берегу Финского залива, трупы казненных были сброшены в море. Их казнь и послужила материалом к повести Л. Андреева «Рассказ о семи повешенных», хотя писатель изобразил в рассказе лишь пятерых революционеров. «Рассказ о семи повешенных», написанный по горячим следам этого события прозвучал в свое время как горячий протест против смертной казни.

В период первой русской революции все заметнее становится тяготение Андреева к абстрагированному восприятию действительности, все яснее выявляется стремление к замене социальных проблем проблемами этическими, приобретающими всеобщий характер. Так, в повести «Губернатор» (1905), выразительно запечатлевшей бесправие трудящихся масс (расстрел демонстрации рабочих по приказу губернатора, мрачная жизнь Канатной, где ютится рабочий люд), основное внимание уделено анализу социально-этической психологии центрального героя.

Повесть написана под явным воздействием Толстого («Смерть Ивана Ильича»). Как все в городе, губернатор ждет возмездия за свое преступление - и наступает моральное прозрение. Считая себя правым в выполнении служебного долга, губернатор вместе с тем приходит к мысли, что «государственная небходимость - кормить голодных, а не стрелять» (2, 40). Это влечет за собою самоосуждение героя, он не противится ожидаемой каре. Однако само возмездие из плана социального (убийство карателя народа) было переключено автором в сферу таинственного предначертания Закона справедливости, что вызвало заслуженный упрек в увлечении писателя социальной мистикой.

Высокая эмоциональная настроенность и бунтарская направленность раннего творчества Андреева отразила подъем общественного протеста в 1900-е гг В условиях обостренной классовой борьбы и идейного размежевания сама жизнь требовала от литераторов более четкого определения своей общественной ориентации. Андреев, подобно многим писателям той поры, пытается сохранить позицию «независимого» от общественных влияний художника. В действительности же, оставаясь верным общедемократическим взглядам и гуманистическим основам своего творчества, он становится выразителем настроений оппозиционной интеллигенции, которая, не примкнув ни к господствующему, ни к противостоящему ему классу, оказалась в период первой русской революции и в годы реакции в трагическом положении.

В позднем дневнике Андреев, подытоживая свое творчество, несколько полемически, но весьма точно характеризует особенности собственного дара. Коренным качеством для него оказывается "нецельность", принципиальная несводимость к однозначному ответу, к оформленности и застылости, так необходимым критикам - оценщикам литературного качества всех времен и народов.

"Кто знает меня из критиков? Кажется, никто. Любит? Тоже никто. Но некоторые читатели любят - если и не знают. Кто они? Либо больные, либо самоубийцы, либо близкие к смерти, либо помешанные. Люди, в которых перемешалось гениальное и бездарное, жизнь и смерть, здоровье и болезнь, такая же помесь, как и я. В каком бы то ни было смысле цельный человек ненавидит меня-писателя или боится. Может быть, и потому, что знает мою ненависть и страх перед его цельностью, хотя бы это была цельность Гете или Пушкина, или Брешко-Брешковского.

Имя Леонида Андреева и по сею пору (после всех и всяческих культурно исторических реабилитации) так и не обрело устойчивый статус в пантеоне русской культуры двадцатого века.

В самом деле, можно ли однозначно указать как на "андреевское" на одно из вакантных мест в ряду символистов Мережковский - Брюсов - Сологуб - Блок - Андрей Белый? Столь же сомнительным является присутствие писателя в колонне реалистов знаньевцев Горький-Куприн-Бунин-Вересаев. Хотя именно по-этому ведомству, из самых лучших побуждений, числили Андреева многие советские благожелатели литературоведы, когда об Андрееве-реалисте (с обычными оговорками о темных пятнах модернизма) можно было писать, а многое из его наследия можно было печатать.

В андреевской судьбе много предчувствий, сбывшихся предощущений и пророчеств. Одним из самых ранних его произведений (полностью до сих пор так и не опубликованных) была сказка о двух друзьях - светлом ангеле Лейо и безобразном и злобном демоне Оро Лейо. Лейо просит за своего друга перед Иеговой, Оро прощают, но дух гордости и свободолюбия побеждают в Оро, и независимость и одиночество, еще более горькие из-за окончательной потери Лейо, оказываются более ценным даром для непокорного демона, чем райские пределы.

Видимо, и сам Леонид Андреев по своей природе нестатичен, его беспокойный дух мается меж разными средами и стихиями, то сближаясь, то отдаляясь, все время колеблясь между ожиданием любви и братства и чаяниями свободы и одиночества.

Неупокоенный дух этот до сих пор ощутим в его рассказах и пьесах.

Леонид Николаевич Андреев родился 9 (21) августа 1871 г. в Орле. Вторая Пушкарная улица, до сих пор сохранившаяся вместе с домом, где он провел детство, полна своеобразного провинциального очарования, исконного российского тепла и скромного уюта. Пушкарная слобода останется в рассказах Андреева полюсом детскости, непосредственности, человеческой теплоты. Именно здесь могло произойти пасхальное единение двух огрубевших, но не потерявших искру Божию душ, о котором повествуется в знаменитом рассказе "Баргамот и Гараська". На Пушкарной мальчик - герой рассказа "Алеша-дурачок" испытывает первые потрясение и боль, при виде беззащитного и сирого ближнего своего. Именно здесь для Андреева-повествователя локализована истинно человеческая норма, в больших городах же природа людских отношений искажена.

Нельзя, однако, сказать, что детство писателя было безоблачным: отец его, служащий банка, разорился и умер, не оставив семье сколь-нибудь достаточного состояния. В поздние гимназические и студенческие годы Андреев, который был старшим братом, должен был сам добывать себе хлеб и помогать семье. В 1891 г. Андреев поступает на юридический факультет Петербургского университета, в 1893 г. он учится уже в Московском университете.

Молодой Андреев разделял многие верования своего поколения и одновременно очень рано стремился идти самостоятельным путем. Как и многие, он начинал круг своего "умственного" чтения с полузапретного нигилиста Писарева, зачитывался Шопенгауэром и Ницше. Ноесли других "русских мальчиков" в те годы привлекал и практический радикализм, то Андреев-студент демонстративно отстраняется от участия и в кружках самообразования и в "идейных" кружках, из которых был прямой путь в революционное подполье. "Метафизический бунт" в компании "орловских стариков" выражался исконным российским образом - через шумные и обильные возлияния (атмосферу этого времени очень ярко и сочно передает пьеса "Дни нашей жизни").

После окончания университета в 1897 г. Андреев недолгое время служит присяжным поверенным, но вскоре возможность работать судебным репортером в газете "Курьер" окончательно определяет его жизненный выбор. Достаточно быстро Андреев становится ведущим фельетонистом этой газеты а 5 апреля 1898 г. появляется здесь и его рассказ - "Баргамот и Гараська" от которого сам писатель ведет отчет своего литературного творчества (более ранние опубликованные опыты он никогда не включал в свои сборники и собрания сочинений).

Литературный дебют в "Курьере" сблизил Андреева с М. Горьким, под человеческим и творческим обаянием которого Андреев находился многие годы и разрыв с которым в 1907 г. переживал крайне болезненно. Горький ввел Андреева в литературный кружок "Среда" и стал крестным отцом первого сборника андреевских рассказов, появившихся в 1901 г.

Этот сборник имел неслыханный успех. С 1901 г. по 1906 г. он выдержал двенадцать изданий. Пришли слава и богатство. Уже в 1902 г. в продаже появились почтовые открытки с фотографией молодого беллетриста. В феврале 1902 г. произошло другое, не менее знаменательное в жизни Андреева событие - женитьба на Александре Велигорской, которой предшествовало многолетнее ухаживание. От этого счастливейшего брака у Андреева появилось два сына - Вадим, в будущем талантливый журналист и писатель (большую часть своей жизни проведший за рубежом), и Даниил - один из самых своеобразных поэтов мистиков и философов XX века (он в сталинскую эпоху остался по эту сторону российской границы и потому значительную часть жизни провел в тюрьмах и лагерях).

Личное благополучие никак не отражалось на трагической направленности дара Андреева. Он становится тончайшим барометром тех тектонических сдвигов в социальном и духовном бытии России, которые он умел распознавать едва ли не раньше всех.

Он первым заговорил о болезненных проблемах пола, о ситуациях, в которых человек выступает одновременно в ангельской и звериной ипостасях (рассказы "Бездна" и "В тумане" - 1903 г.) В 1904 г. вышла повесть "Жизнь Василия Фивейского", в которой история библейского Иова проецировалась на тревожную российскую почву того времени. Русский Иов оказался бунтарем-богоборцем. Произведение "Красный смех" отразило в невиданных доселе стилевых формах (субъективных, истерически-изломанных, кричащих) события русско-японской войны 1904 - 1905 г.г. Андреев был первым и здесь - лишь через несколько лет эта манера стала называться "экспрессионизмом" и оказалась одним из характернейших явлений в духовной жизни первой трети нашего столетия. В 1906 - 1908 г.г. появляются пьесы "Жизнь Человека" и "Царь Голод", справедливо считающиеся первыми экспрессионистскими опытами в мировой драматургии.

"Итак, я хочу быть известным, хочу приобрести славу, хочу, чтобы мне удивлялись, чтобы преклонялись перед моим умом и талантом. Всего этого очень трудно добиться, но данные у меня есть. Я говорю про ум и про известные убеждения, благодаря которым я могу почитаться истинным сыном своего века. Я хочу написать такую вещь, которая собрала бы воедино и оформила те неясные стремления, те полусознательные мысли и чувства, которые составляют удел настоящего поколения. < ... > Я хочу показать, что вся жизнь человека с начала до конца есть сплошной бессмысленный самообман, нечто чудовищное, понять которое - значит убить себя. Я хочу показать, как несчастен человек, как до смешного глупо его устройство, как смешны и жалки его стремления к истине, к идеалу, к счастью. Я хочу показать несостоятельность тех фикций, которыми человечество до сих пор поддерживало себя: Бог, нравственность, загробная жизнь, бессмертие души, общечеловеческое счастье и т. д. Я хочу показать, что одна только смерть дает и счастье, и равенство, и свободу, что только в смерти истина и справедливость, что вечно одно только "не быть" и все в мире сводится к одному, и это одно вечное, неизбежное есть смерть. Я хочу быть апостолом самоуничтожения. Я хочу в своей книге подействовать на разум, на чувства, на нервы человека, на всю его животную природу. Я хотел бы, чтобы человек бледнел от ужаса, читая мою книгу, чтобы она действовала на него как дурман, как страшный сон, чтобы она сводила людей с ума, чтобы они ненавидели, проклинали меня, но все-таки читали...и убивали себя. Мне хочется потешиться над человечеством, хочется вволю посмеяться над его глупостью, эгоизмом, над его легковерием. И когда хоть один человек, прочитавший мою книгу, убьет себя - я сочту себя удовлетворенным и могу умереть сам спокойно. Я буду знать тогда, что не умрет семя, брошенное мною, потому что почвой его служит то, что никогда не умирает - человеческая глупость".

В этой горькой и ультрапессимистической юношеской браваде есть и нечто провидческое. Андреев не стал "апостолом самоуничтожения" (вспомним, между прочим, что в свое время им невольно оказался Гете, автор "Страданий юного Вертера", породивших эпидемию самоубийств среди разочарованного юношества). Он не стал и певцом смерти, подобно поэту-символисту Федору Сологубу, для которого смерть - "утешительница", прекрасная и вечно юная невеста, а обручение с ней сулит освобождение от земного плена. Андреев не стал русским продолжателем Ницше, хотя многие идеи и темы немецкого философа (как и его старшего собрата - Шопенгауэра) отразились в его писаниях. В отличие от многих писателей-современников, Андреев так и не сделался искусителем и - это очень важно - всегда сам оставался искушаемым (даже опыты самоубийства он ставил на себе, а сама дневниковая запись, видимо, предваряет одну из этих попыток).

В вышеприведенном отрывке провинциальный гимназист сумел предсказать главное - то, что он станет выразителем мыслей и чувств, составляющих "удел настоящего поколения". Родившись в смутную годину, Андреев оказался гениальным воспринимателем, медиатором, конденсатором боли России и ее страхов перед зловещим и неведомым будущим. В этом - источник его таланта и популярности, его силы и слабости как писателя. Как писатель-философ, вопрошающий бытие, он выбрал минимальнейшую, наиболее опасную дистанцию между собой и Тем, кого он вопрошал, и потому часто оказывался беззащитным.

Поражение первой русской революции совпало с самой глубокой личной трагедией Андреева - смертью жены Александры в декабре 1906 г. В начале этого года Андреевым написан "Елеазар", рассказ, трагическая тема которого все-таки разрешается концовкой, вселяющей надежду. Божественный Август, хотя и ценой собственного душевного опустошения, побеждает Елеазара, принесшего с собой из могилы потусторонний холод и абсолютное отрицание жизни.

Через год был написан "Иуда Искариот", рассказ, в котором человеку и человечеству, предавшему своего Спасителя, уже не оставлено никакой надежды. Андреев позже вспоминал о парадоксальной собственной отстраненности во время создания одного из самых сильных своих произведений: "Иуда Искариот" написан на Капри, через три-четыре месяца после смерти Шуры, когда моямысль вся была порабощена образом ее болезни и смерти. Трудно передать всю степень насилия, которое я употребил над собой. Уже сидя за работою, я не мог ни на минуту отлучиться от стола, встать за папиросой; отойдя я немедленно забывал, что я занят и пишу, долго ходил и думал о Шуре, пока случайно с удивлением не натыкался на стол. <... > Так, почти бессмысленно я исписал около сорока страниц, которые и уничтожил; но за это время все же создавалась привычка, которая позволила дальнейшую работу вести более нормально - но опять-таки при полном отсутствии мысли".

Чуть позже писалась повесть "Мои записки" - о человеке, полюбившем свою тюрьму. Современники Андреева и писавшие о ней позже исследователи усматривали в этой парадоксальной исповеди многие и разные смыслы; видели в ней и злободневную политическую полемику, и антитолстовскую проповедь, и изысканные психологические экзерсисы в духе "Записок из подполья" Достоевского. Но сейчас, в свете опыта прошедшего двадцатого столетия, с очевидностью обнаруживается, что "Мои записки" - это еще и праобраз будущих романов-антиутопий, а их герои - апологет прекрасной на закате тюремной решетки - является ранним предтечей героя-математика из романа "Мы" Е. Замятина, "нумера" с ампутированными фантазией и стремлением к свободе. У Андреева будущий "прекрасный новый мир" тоталитаризма пока еще не протянулся за пределы тюрьмы, но философы, оправдывающие благостность и целесообразность всеобщей "пронумерованности", уже имеются.

В 1908 г. писатель построил знаменитый свой дом на Черной речке, в финской деревне Ваммельсуу, расположенной недалеко от Петербурга. Это был удивительный деревянный замок, выдержанный в суровом северном стиле, все в этом доме комнаты, окна, камин и даже рабочий стол писателя поражали своей огромностью. Дом, внешний облик и внутренняя обстановка которого были продуманы самим хозяином до мелочей (специально заказанная мебель, гигантские копии с фресок Гойи, обрамлявшие стены кабинета и прочее), казался современникам одной колоссальной декорацией к какой-то андреевской пьесе или повести о противоборстве Человека и Рока. В этот дом писатель ввел свою вторую жену - Анну Ильиничну Денисевич, подарившую ему двух сыновей - Савву и Валентина - и дочь Веру, в этом доме он пережил годы войны и революции, близ него, в соседней дачной деревушке, осенью 1919 г. он умер.

Газеты и журналы не только так или иначе комментировали практически все свежие андреевские публикации, но фиксировали в многочисленных интервью с ним само появление новых замыслов писателя. Светские хроникеры неукоснительно отмечали все более или менее заметные события его личной жизни, было ли это очередное заграничное путешествие, или покупка им моторно-парусной яхты. Критические дебаты вокруг андреевских произведений подчас утрачивали собственно литературную основу и приобретали привкус чуть не политического скандала. И самым главным - несмотря на постоянно усиливающееся сетование критики на то, что Андреев "исписался", "повторяет самого себя" и "вышел из моды" - был безусловный успех у самого широкого круга читателей. Его "Полное собрание сочинений" издается в 1913 г. гигантским для того времени тиражом 225 тыс. экземпляров.

Но для самого писателя, чуткого к переменам в жизни и литературе, это было время напряженных, подчас мучительных творческих поисков.

Современников не могло не поразить значительное смягчение андреевского виденья, еще недавно достигшего, казалось, предела отчаяния и беспросветности "Почти трудно узнать трагический талант Андреева в этом мягком, нежном рассказе, похожем на идиллию и посвященном тихим, почти блаженным впечатлениям маленького ребенка, в призме взглядов которого преломляются впечатления радостного именинного дня его матери", - комментировал критик А. Измайлов появление в 1912 г. рассказа "Цветок под ногою".

Андреев теперь нередко обманывает ожидания своих критиков, привыкших в психологии его героев вычитывать не "диалектику души", а отражение сущностных начал бытия (как это было даже в самых пластичных его вещах, подобных "Иуде Искариоту", "Вору", "Сыну человеческому"). Столь же "неандреевскими" оказываются для них, например, рассказы "Возврат" и "Он", ибо и там прямой апелляции к чему либо, кроме парадоксов и причуд подсознания, нет.

И совсем неожиданным для Андреева предыдущего десятилетия оказывается написанный во второй половине 1913 г. рассказ "Полет", несущий в себе столь мощный - трагедийный, но утверждающий - пафос высокой предназначенности человека.

Безусловно, новый Андреев в определенной степени теряет прежнюю стилевую терпкость, сгущенность мыслей и слов, жесткую сцепленность образного и событийного ряда. Но взамен в его произведениях появляется большая тематическая раскованность, шире становится его взгляд на мир и человека, менее однозначными и более гибкими оказываются оценки таких глобальных бытийных категорий, как жизнь и смерть, добро и зло.

Критик С. Борисов, противопоставляя высокую оценку Андреева "вольной критикой массового читателя" неприятию его "связанным всевозможными традициями профессиональным критиканством", говорит о важности для его поздней прозы того, что написано под текстом, о появлении в его произведениях каких-то дополнительных, неподвластных однозначному истолкованию, смысловых оттенков. И это утверждение представляется верным именно при сопоставлении новых качеств андреевской прозы с прежней стилевой системой писателя, гораздо более "концептуализированной", более однозначно подчиняющей вереницу образов и мотивов "сверхидее" произведения.

Однако нельзя сказать, что в произведениях начала 1910-х годов Андреев отказывается от всего прежнего своего опыта прозаика и драматурга. Скорее его творения начинают приобретать новые качества на путях синтеза жизнеподобного и условного, традиционалистского и новаторского. Наиболее значительной попыткой подобного сплава в прозе является написанный и напечатанный в 1911 г. роман "Сашка Жегулев", который, к сожалению, крайне односторонне был прочитан и критиками и современниками-литераторами. Рассмотрение этого романтического предания в традиционном реалистическом ключе, анализ правдоподобия описываемых в нем событий и похожести заглавного героя на какого-либо реального предводителя одного из многочисленных в 1907 - 1908 г.г. "партизанских" отрядов, - все это отнюдь не приближало читателя к пониманию романа.

При всем этом упускалось главное - дистанция, которая была необходима писателю, чтобы осмыслить события первой русской революции, столь еще свежие в памяти современников, причем осмыслить "по-андреевски" - не как "аграрные волнения" в таком то российском уезде, а как проявление глобальных потрясений в глубинной толще русской истории. Характерно, что даже такой тонкий ценитель, как М. Кузмин, подходя к проблеме "достоверности" "Сашки Жегулева" (этой, по его мнению, "романтической, сжато (особенно в первой части) и сильно написанной повести"), был принужден в своей рецензии иронически констатировать: "Одно странно: если все описанное Андреевым с подлинным верно, то неужели мы так отошли от революции и смутных годов, что бывшее лет пять тому назад нам кажется былью Брынских лесов". И не менее характерно, что "Сашка Жегулев" оказался равно неприемлем ни для Горького, ни для консервативнейшего критика "Нового времени" В. Буренина.

"Трогательность", "лубочность", "слащавость", старательно и ядовито высвечиваемые критиками в тексте романа, на самом деле оказываются проявлением особой природы этого произведения, во многом связанной со становлением так называемого "неомифологического" романа в русской прозе начала XX века. "Мифологический каркас" повествования в "Сашке Жегулеве" составляют свободно состыкованные друг с другом мифы древнейшего, библейского и добиблейского происхождения, и "мифы"позднейшие, навеянные темами и образами романтической, славянофильской и народнической литературы. Концентрация этих источников вневременного, высокого и "надбытного" в исходном, вполне реальном образе ученика выпускного класса гимназии происходит в зеркально повторяющихся, лирических "зачинах" двух частей романа "Саша Погодин" и "Сашка Жегулев". Именно здесь читатель должен обрести своеобразный ключ к рассыпанным далее по всему тексту романа перекличкам с Библией, житиями святых, народными песнями и лубочными рассказами о справедливых разбойниках, шиллеро-байроновскими (включающими в себя и пушкинского "Дубровского") характерами и ситуациями, строками о народных слезах и мучениках за правое дело из Некрасова и Надсона.

Андреев возлагал на этот роман много надежд творческого и личного характера, в том числе и надежду на примирение с Горьким, разрыв с которым произошел в 1908 г., после публикации андреевского рассказа "Тьма" и осудившей рассказ статьи Горького "Разрушение личности". Еще в декабре 1910 г. Андреев, будучи в Италии, не посещает каприйского изгнанника. Но 12 августа 1911 г. Андреев прерывает почти трехлетнее молчание и отправляет Горькому письмо, в котором пытается разобраться в причинах взаимного отчуждения и восстановить отношения. Несмотря на холодноватый тон горьковского ответа, Андреев не теряет надежд на примирение и посылает адресату "Сашку Жегулева". Горький не принимает ни основную идею романа ни выявившиеся в нем стилевые новшества. Это написано плохо-скучно и пестро, хотя повесть и насыщена фактами русской действительности, - освещение и толкование фактов совершенно литературное, то есть искусственное, не живое".

Примирения не получилось, разрыв между двумя ранее очень близкими друзьями лишь еще резче обозначился после этого эпизода. Те новые черты в творчестве Андреева, о которых говорилось выше, лишь обострили существенные различия во взглядах на жизнь и искусство двух писателей. Характерна реакция Андреева на знаменитое письмо Горького "О карамазовщине", появившееся в газете "Русское слово" 22 сентября 1913 г. и осуждавшее как "политически несвоевременную" инсценировку в Художественном театре романа Ф. М. Достоевского "Весы". Андреев прямо не присоединился к многочисленным протестам представителей русской литературы и искусства против этого горьковского выступления, однако косвенно выразил свою позицию однозначно. В заметке "Леонид Андреев contra Горького", появившейся 26 сентября 1913 г. в газете "Утро России", говорилось "Нам сообщают, что Л. Н. Андреев намерен выступить с защитой постановок Художественным театром Достоевского. По мнению Андреева, такие корифеи русской литературы, как Достоевский или Толстой, не могут быть рассматриваемы в узких пределах современного общественного движения. Их значение глубже и шире, и задачи, решаемые ими, не суть элементарные задачи сегодняшнего дня, но задачи мировые и общечеловеческие. Интерес к стихийным творениям Достоевского, в частности, может свидетельствовать лишь о зрелости общественной мысли, не боящейся соблазна реакционных взглядов Достоевского. Да и самые взгляды эти, по мнению писателя, могут иметь для нас глубокий психологический и историческии интерес".

Начало 1910-х годов становится новым этапом и для драматургии Андреева. В 1912 г. в третьем номере журнала "Маски" было опубликовано его первое "Письмо о театре", в котором писатель вплотную подступает к своей идее "театра панпсихизма" (полностью эта концепция развернута во втором "Письме о театре", которое вместе с первым появилось в 22-й книге альманаха "Шиповник" в 1914 г.)

В этих статьях он пишет о несущественности для современной драмы внешнего действия, предлагая отдать его кинематографу, о необходимости выражения на сцене внутренних, душевных и интеллектуальных движений. "Жизнь стала психологичнее, если так можно выразиться, в ряд с первичными страстями и "вечными" героями драмы любовью и голодом - встал новый герой - интеллект. Не голод, не любовь, не честолюбие мысли, человеческая мысль в ее страданиях, радостях и борьбе - вот кто истинный герой современной жизни, а стало быть, вот кому и первенство в драме".

Андреев отвергает традиционную реалистическую драму, называя ее "старой салопницей", "театром притворства", но одновременно не приемлет и крайностей символистского театра. В своем "театре правды", стремящемся выразить утончившуюся психику современного человека, ориентирующемся одновременно и на Чехова (являющегося, по утверждению Андреева, родоначальником "театра панпсихизма") и на Достоевского (который называется в "Письмах " "новой высочайшей вершиной", на которую поднялся театр), он идет теми же путями синтеза реального и условного, что и в прозе этого периода. К пьесам, написанным в этот период ("Анфиса", "Екатерина Ивановна", "Тот, кто получает пощечины", "Мысль", "Собачий вальс"), до сих пор снова и снова обращается русский и зарубежный театр, каждый раз вычитывая новые смысловые слои и выразительные возможности.

Начавшаяся в августе 1914 г. первая мировая война не могла не повлиять на внутренний настрой такого писателя, как Андреев. Разительной казалась метаморфоза, произошедшая с автором, который десять лет тому назад устами героя своей драмы "Савва" провозгласил сверханархический лозунг о "голом человеке на голой земле", а ныне отстаивающим принципы временного примирения с государственностью во имя победы. Но, думается, что война лишь стала мощным катализатором для вызревания в былом "индивидуалисте" той потребности в единении с людьми, которое, как мы видели, возникло уже в начале десятилетия. По воспоминаниям В. Беклемишевой, Андреев признавался: "С момента объявления войны все исчезло: нет темного ужаса, нет тоски. Если бы меня спросили, что со мной, я бы сказал: это воскрешение из мертвых. Это не мое личное воскрешение из мертвых, это прежде всего воскрешение из мертвых России".

И хотя во многом восприятие войны строится им (особенно в первый ее период) под знаком высокой трагедии, преображающей жизнь, подымающей ее до библейских высот, это уже не типичная для Андреева трагедия отъединенного индивида, но - путь воссоединения всех в одну судьбу. Андреев вспоминает свой опыт публициста эпохи газеты "Курьер" и выступает с рядом пламенных статей по горячим событиям. Публицистика выступает на первый план даже в его драматургии: автор "Жизни Человека" пишет репортажно-хроникальную по форме пьесу "Король, закон и свобода", посвященную захвату кайзером Вильгельмом нейтральной Бельгии!

Андреев верит, что следствием победы над Германией станет сокрушение в самой России духа аракчеевских военных поселений, имеющих, по его мнению, прусское происхождение. С этой мыслью связана и надежда на то, что завершение войны будет началом освобождения России не только в духовном, но и в социально-политическом смысле (в письмах знакомым он выражает ее открыто).

Во имя воплощения своих чаяний в 1916 г. Андреев идет на еще большее ограничение себя как художника слова, он соглашается быть одним из соредакторов новой крупной газеты "Русская воля", еще более вовлекаясь в "большую политику". Результаты горячо принятой Февральской революции очень скоро стали разочаровывать Андреева. Он, как всегда, одним из первых смог предчувствовать грядущую катастрофу и даже угадать будущую зловещую роль в ней Ленина (статьи "Скоморох революции" и "Veni, creator!", написанные в сентябре 1917 г.).

Октябрьский переворот был, конечно, самым страшным ударом по надеждам писателя на возрождение родины. Его дом на Черной речке оказался на территории отделившейся Финляндии, вне пределов России. У финнов шла своя гражданская война, которая несла с собой те же голод, холод и страх. Громадный дом, почти неотапливаемый и разрушающийся, оказался просто нежизнеспособным в этих условиях. Необратимо подточенными оказались душевные и физические силы его хозяина. Последний страстный призыв Андреева бороться с большевизмом, озаглавленный "S О S ", неоднократно перепечатывался в русских зарубежных газетах и был переведен почти на все европейские языки. Уже серьезно больной писатель строил планы о турне по Америке с антибольшевистскими лекциями 17 сентября 1919 г., подготовку к этой поездке прервала смерть.

Леонид Андреев был верен себе до конца. Во всем - в жизни и в творчестве, во взлетах и провалах, в Любовях и ненавистях - выразились не искоренимые ничем широта и искренность его русской натуры. Знаменательными кажутся слова Андрея Белого - о триумфе и трагедии его творческого пути "Он хотел быть огромным - не для себя, он хотел отразить в своей бренной писательской поступи поступь Века,< > он был Дон Кихотом в прекраснейшем смысле, величие им сотворенного в ярком стремлении к великому, жизнь его книг - эпопея. В личине его жило "Я" всего мира, которое он не сумел осознать"!

В.А. Мескин

Придет время, я нарисую людям потрясающую картину их жизни

Из дневника Андреева-гимназиста

Литературная слава Леонида Андреева (1871-1919) - прозаика, драматурга, критика, журналиста - росла стремительно. Еще до выхода первой книги «Рассказов» в 1901 г., его художественные произведения, опубликованные в газетах и журналах, имели большой успех. Пожалуй, ни один крупный критик не прошел мимо его творчества. Положительных откликов было больше, и даже его оппоненты, такие, как 3. Гиппиус, безоговорочно признавали его талант, называя «звездою первой величины». В конце первого десятилетия нового века, когда теплую дружбу Андреева и Горького уже охладил первый ледок отчуждения, Горький, тем не менее, признает Андреева «самым интересным писателем... всей европейской литературы». Андреева при жизни переводили, издавали в Европе, Японии. Известный современный венесуэльский писатель Р.Г. Паредес называет его «учителем в области... рассказа».

В последние годы, после десятилетий официального полузапрета, искусственного полузабвения, и у нас все выше поднимается вторая волна читательского, научного интереса к Андрееву. Творчество писателя в полном объеме возвращается в нашу культуру вместе с творчеством других ее видных представителей, ранее полностью или полуизгнанных. Возвращаются Соловьев и Бердяев, Мережковский и Гиппиус, Минский и Бальмонт, Шмелев и Ремизов, Цветаева и Гумилев, Зайцев и Набоков, многие другие. Попытка отлучения от родины этих видных деятелей духовной жизни рубежа XIX-XX вв. явилась следствием того, что их видение мира и человека не совпадало с господствовавшей идеологией, утвержденной государством после 1917 г.

Они не были единомышленниками, между ними велись жесткие полемики, некоторые с годами меняли свои убеждения, но их объединял страстный поиск истины, отказ от упрощенного подхода к объяснению мира, человека, общества, истории. Все они, гуманисты, сочувствовали униженным и оскорбленным, некоторые в годы, когда, по словам Ленина, «марксистами становились все», «переболели» марксизмом или, как Андреев, «тяготели» к социал-демократии. Однако еще до кровавых событий 1905 г., а тем более после них многих носителей высокой культуры испугала все более и более популярная в массах внешне привлекательная и неновая идея быстрого (революционного) устройства счастливой жизни всех людей.

Сейчас трудно отрицать, что они были прозорливы, отвергая путь к социальному раю через кровь и «справедливое» перераспределение земных благ. Их пугал исходный марксистский принцип коллективной (классовой) вины и ответственности, позволяющий человеку свободнее относиться к ответственности личной. Их возмущало то, что, делая фетиш из будущего, партии, класса, борьбы, революционеры равнодушно проходят мимо человека, его внутренних, очень труднопредсказуемых потенций. Многие из позже изгнанных «звали (революционную.- В. М.) интеллигенцию задуматься... предотвратить беду - пока не поздно. Однако зов их не был услышан».

Этот призыв был обращен к тем, кто, по традиции XIX в., возлагал вину за все народные беды только на «среду», «условия», наивно полагая, что с изменением «среды», конституции, морального кодекса легко меняется человеческая природа. «Возлагая ответственность на условия, то есть опять на среду, он (механистический, социальный детерминизм.- В. М.) как бы изымал личность и из (личной.- В.М.) ответственности, и из среды». Одним из первых этот вопрос в литературе поднял еще Достоевский, указавший на опасность «подпольного человека», скрытого чуть ли не в каждом.

Писатель всматривается в двуединую сущность людей, по сути дела, принимает тезис Вл. Соловьева: «Человек есть вместе и Божество и ничтожество». Альтруизм, жертвенность, любовь, верность на страницах андреевских произведений даны нередко в сплаве с мизантропией, эгоизмом, ненавистью, изменой. При этом, будучи атеистом, писатель отвергает путь спасения, указанный этим философом: «Бога я не прийму...»

Андреев пытается выстроить свою концепцию человека, снова и снова возвращается к вопросу, что же в нем доминирует, в чем смысл жизни, что есть истина. Мучительные, вечные вопросы он задает себе, своим друзьям. В письме В. Вересаеву (июнь 1904 г.): «Смысл жизни, где он?»; Г. Бернштейну (октябрь 1908 г.): «...кому сочувствовать, кому верить, кого любить?». В поисках ответа писатель сводит в непримиримой схватке характеры-антиподы, еще яростнее схватки противоположных начал в душах его персонажей.

Как и близкие ему писатели демократических убеждений - Горький, Серафимович, Вересаев, Телешов, он отображает вопиющие социальные контрасты своего времени, но прежде всего Андреев стремится показать диалектику мысли, чувства, внутренний мир каждого персонажа - от генерал-губернатора, фабриканта, священника, чиновника, студента, рабочего, революционера до мальчика на побегушках, пьяницы, вора, проститутки. И кто бы ни был его герой, он не прост, у каждого «свой крест», каждый страдает.

Блок, прочитав повесть «Жизнь Василия Фивейского», почувствовал «ужас при дверях». Мировидение ее автора было трагичнее, чем у многих других писателей-современников. «...в его душе не было благополучия, - вспоминал Г. Чулков, - он был весь в предчувствии катастрофы». Не было надежды на исправление человека, не было моральной опоры: все казалось обманчивым, зловещим. Близкие друзья, с кем печатался под одной обложкой альманаха «Знание», с кем ночи напролет спорил в кружке «Среда», отчасти обретали такую опору, надежду либо в упомянутой уже идее революционного переустройства жизни (как Горький), либо в идее «естественного человека» (как Куприн), либо в идеях, близких к пантеизму (как Бунин, Зайцев) и т. д. Легче было и тем, с кем «знаниевцы» вели непрерывную полемику - соловьевцам-богоискателям, группировавшимся вокруг журнала «Новый путь» (Мережковский, Гиппиус и др.). Находясь в оппозиции к правительству, к официальной, «послушной государству» церкви, эти деятели отстаивали путь христианского спасения, путь нравственного самоочищения: они могли надеяться на Бога.

Н. Бердяев утверждал, что в движении истории периоды, когда человек особенно чувствует свою причастность к Богу, сменяются другими, когда человек отрицает и эту причастность, и самого Бога. Андреев жил в эпоху низвержения богов, а также разочарований и в нерелигиозных теориях «общественного прогресса». Тема «кризиса жизни» не сходила со страниц журналов, книг. «Бог умер», - заявил Ф. Ницше, фиксируя тем самым рождение нового взгляда на жизнь, людей, мир. Мысль о Боге на протяжении столетий определяла смысл человеческого существования, и отказ от нее не мог пройти безболезненно. Человек ощутил свое одиночество во вселенной, его охватило чувство беззащитности, страха перед бесконечностью космоса, таинством его стихий. Страх, как известно, - основной модус человеческого существования в мироощущении экзистенциалистов. Страх - спутник абсурда, когда человеку вдруг открывается, что он одинок - Бога нет!

Ни одна спасительная идея не убеждала Андреева - скептика и безбожника, тщетно искавшего веры-опоры. «До каких неведомых и страшных границ дойдет мое отрицание? - писал он в уже упомянутом письме Вересаеву. - Вечное «нет» - сменится ли оно хоть каким-нибудь „да”?» Близкие писателя утверждали, что боль его персонажей была его болью, что тоска не уходила из глаз художника и мысль о самоубийстве часто преследовала его. Один из самых высокооплачиваемых литераторов начала века, он тяготился свалившимся на него богатством, едко иронизировал над собой, сытым, пишущим о голодных, и очень щедро делился с неимущими собратьями по перу.

Рассказ «В подвале» (1901) повествует о несчастных, озлобленных людях, находящихся на дне жизни. Сюда попадает молодая, одинокая женщина с младенцем. Отчаявшиеся люди тянутся к «нежному и слабому», чистому существу. Бульварную женщину хотели было не подпускать к ребенку, но она истошно требует: «Дай!.. Дай!.. Дай!..» И это «осторожное, двумя пальцами, прикосновение к плечику» как прикосновение к мечте. «...Озаряясь улыбкой странного счастья, стояли они, вор, проститутка и одинокий, погибший человек, и эта маленькая жизнь, слабая, как огонек в степи, смутно звала их куда-то...»

Влечение к другой жизни у андреевских персонажей - чувство врожденное. Ее символом может оказаться и случайный сон, и дача-усадьба, и елочное украшение. Вот подросток Сашка из рассказа «Ангелочек» (1899) - неприкаянный, полуголодный, на весь мир обиженный «кусака», кому «временами... хотелось перестать делать то, что называется жизнью», - видит на рождественской елке воскового ангелочка. Нежная игрушка становится для ребенка символом какого-то иного мира, где люди живут по-другому. Она должна принадлежать ому! Ни за что на этом свете он не пал бы на колени, но ради ангелочка... И снова страстное: «Дай!.. Дай!.. Дай!..»

Позиция автора этих рассказов, унаследовавшего от Гаршина, Решетникова, Г. Успенского боль за всех несчастных, гуманна и требовательна. Однако в отличие от своих предшественников Андреев жестче, очень скупо отмеряет обиженным жизнью персонажам толику покоя. Их радость мимолетна, призрачна. Так, наигравшись ангелочком, Сашка, может быть, впервые засыпает счастливый, а восковая игрушка в это время тает от дуновений печки, как от дуновений злого рока: «Вот ангелочек встрепенулся, словно для полета, и упал с мягким стуком на горячие плиты». Не такое ли падение переживет, проснувшись, Сашка? Об этом автор тактично умолчал.

У Андреева, кажется, нет ни одного счастливого финала. Эта особенность произведений еще при жизни автора поддерживала разговоры о его «космическом пессимизме». Однако трагическое не всегда напрямую связано с пессимизмом. В ранней статье «Дикая утка» (об одноименной пьесе Ибсена) он писал: «...опровергая всю жизнь, являешься ее невольным апологетом. Никогда не верю я так в жизнь, как при чтении «отца» пессимизма Шопенгауэра: человек думал так - и жил. Значит, могуча и непобедима жизнь». Будто предвосхищая одностороннее прочтение своих книг, он утверждал, что если человек плачет, то это не значит, что он пессимист и жить ему не хочется, и наоборот, не всякий, кто смеется, оптимист и ему весело. Об «израненной и больной» душе Андреева писал Б. Зайцев. И он же утверждал: «А жизнь он любил страстно» .

«Две правды», «Две жизни», «Две бездны» - так формулировали понимание андреевского творчества уже в заглавиях своих работ его современники. В разных рассказах он дает разное видение того, что кроется, по его мнению, в глубине: человеческой души. «Леонид Николаевич, - писал Горький, - мучительно резко... раскалывался надвое: на одной и той же неделе он мог петь миру: «Осанна» - и провозглашать ему: „Анафема”!..» И нигде не было, так сказать, игры на публику, везде искреннее желание дойти до сути. «Было очень много Андреевых, - писал К. Чуковский, - и каждый был настоящий».

«Какая же из «бездн» сильнее в человеке?» - снова и снова возвращается к этому вопросу писатель. По поводу «светлого» рассказа «На реке» (1900) Горький прислал восторженное письмо Андрееву: «Вы любите солнце. И это великолепно, эта любовь - источник истинного искусства, настоящей, той самой поэзии, которая оживляет жизнь». Однако несколько месяцев спустя им же был написан один из самых жутких рассказов в русской литературе под названием «Бездна» (1902). Это психологически убедительное, художественно выразительное исследование падения человеческого в человеке. Чистую девушку распяли «недочеловеки» - страшно, но еще страшнее, когда так же, по-звериному в конце концов ведет себя интеллектуал, любитель романтической поэзии, трепетно влюбленный юноша. Еще чуть-чуть «до того» он и не подозревал, что зверь таится в нем самом. «И черная бездна поглотила его» - такова финальная фраза этого рассказа.

Про Гаршина, Чехова говорили, что они будят совесть, Андреев будил разум, будил тревогу за людские души.

Добрый человек или доброе начало в человеке если и одерживают в его произведениях относительную моральную победу (например, «Жили-были» и «Гостинец», оба - 1901), то лишь на пределе концентрации всех усилий. Зло в этом смысле мобильнее, побеждает увереннее, особенно если конфликт внутриличностный. Доктор Керженцев из рассказа «Мысль» (1902) от природы человек неглупый, тщеславный, способный на сильные чувства. Однако всего себя и весь свой ум он употребил на замысел коварного убийства своего бывшего, в чем-то более удачливого в жизни друга - мужа любимой женщины, а затем на казуистическую игру со следствием. Он убежден, что владеет мыслью, как опытный фехтовальщик шпагой, но в какой-то момент самолюбивая мысль предает своего носителя и жестоко разыгрывает человека. Ей становится как бы тесно в его голове, скучно удовлетворять его интересы. Керженцев доживает свой век в сумасшедшем доме. Пафос андреевского рассказа противопоставлен пафосу поэмы Горького «Человек» - гимну созидающей силе человеческой мысли.

Отношения с Андреевым Горький охарактеризовал как «дружбу-вражду» (чуть корректируя схожее определение, данное в андреевском письме к нему от 12 августа 1911 г.), Да, была дружба двух больших писателей, бивших, по словам Андреева, «по одной мещанской морде» самодовольства и самоуспокоения. Аллегорический рассказ «Бен-Товит» (1903) - яркий пример такого андреевского удара. Сюжет его движется как бы бесстрастным повествованием о двух внешне слабо связанных событиях: у «доброго и хорошего» жителя поселка близ горы Голгофы заболел зуб, а в это же время на самой горе приводят в исполнение решение суда над каким-то проповедником Иисусом. Несчастный Бен-Товит возмущен шумом за стенами дома, он действует ему на нервы. «Как они кричат!» - возмущается этот человек, «не любивший несправедливости», обиженный тем, что никому нет дела до его страданий...

Была дружба писателей, воспевавших героические, бунтарские начала личности. Автор «Рассказа о семи повешенных» писал Вересаеву: «А красив человек, когда он смел и безумен и смертью попирает смерть».

Верно и то, что между писателями было взаимное непонимание, «вражда». Несправедливо сказать, что Горький не видел, не описал потенциально опасных, черных начал в человеке, особенно в произведениях, созданных на рубеже двух столетий, но он при этом нес убеждение, что зло в человеке истребимо, как уже говорилось, усилиями извне: добрым примером, мудростью коллектива. Он резко критикует андреевский «баланс бездн», мысль о сосуществовании антагонистических начал в человеке и в статьях, и в частных письмах. В ответ Андреев пишет, что не разделяет оптимизма своего оппонента, выражает сомнения, что «бодрая» беллетристика способствует устранению человеческих пороков.

Без малого сто лет отделяют нас от этого спора. Однозначный ответ все еще не найден. И возможен ли он? Жизнь дает убедительные примеры для доказательства обеих точек зрения. К сожалению, неоспорима правота Андреева, убеждавшего, что человек таинственно непредсказуем, заставлявшего читателя не без опаски всматриваться в самого себя.

Предлагаемый для чтения рассказ «Предстояла кража» (1902) малоизвестен: очень ограниченный список произведений писателя тиражировался в советский период. Это очень андреевское по стилю произведение. Есть авторы, которые удивительно точно словом, словно тонкой кисточкой, изображают и природу, и предметный мир, и внутреннее состояние человека. Многоцветная игра тонов, полутонов создает впечатление живой жизни во всем ее подвижном многообразии света и тени. Мастерами такой манеры письма были, например, Чехов, Бунин, Зайцев. Андреев, ценивший «уроки» Чехова, обращается к другой манере. Ему важнее не изобразить явление, которое привлекло его внимание, а выразить к нему свое отношение. Андреевское повествование часто обретает форму выкрика, контрастного очертания в черных и белых красках. Автор будто боится быть непонятым в мире слабовидящих и слабослышащих. Это творчество повышенной экспрессивности. Эмоциональность, выразительность отличают произведения Достоевского, высоко чтимого Андреевым Гаршина. Как и писатели-предшественники, Андреев пристрастен: к сопряжению крайностей, излому, надрыву, гиперболизации и т. д.

Тенденция к предельной выразительности заявляет о себе в рассказе «Предстояла кража» уже в описании обстановки дома, улицы, поля. Черные предметы резко выделяются на белом фоне, и наоборот. Это противопоставление зеркально отражает борьбу света и мрака в душе главного персонажа. Самые первые критики писателя заметили, что если Андреев говорит о молчании, то «гробо­вом», если описывает крик, то до «хрипоты», если хохот, то «до слез», «до истерики». Именно эту тональность держит автор дан­ного произведения от первой фразы до последней. Характерен в этом смысле и главный персонаж рассказа: он не просто вор, но и убийца, насильник, грабитель, предельно насыщенный образ, вобравший в себя все возможные криминальные пороки. Обобщению способствует и то, что автор лишает его имени, называя просто «человек». Такая насыщенность характера делает более выразительным поворот в его сюжетном развитии. Вдруг в душе такого человека вспыхивает спасительная добрая искра. Нет абсолютной привычки к злодейству, даже у такого не утерян «рефлекс на свет».

Андреев максимально обостряет конфликт, но не разрешает его. Найденный «сегодня» выход из тупика совершенно не означает, что тот же выход, так сказать, сработает завтра. Помните пасхальное примирение Баргамота и Гараськи в хрестоматийно известном рассказе Андреева? Могла ли быть долговечной завязав­шаяся дружба городового и пьяницы?

Нет, конечно. Не случайно Горький усмотрел в финале «умненькую улыбочку недоверия» автора, печальную улыбку. В душевной схватке света и мрака в данном рассказе тоже вроде бы побеждает свет. Надолго? Навсегда? Но почему вдруг «диким хохотом разразились... дома, заборы и сады»?

Кроме преступника и щенка в рассказе есть еще один персонаж, который более или менее зримо присутствует на страницах почти всех андреевских произведений, - рок. Писатель мастерски умеет создать атмосферу его присутствия за спиной персонажа, где бы он ни находился: в доме, в поле, в море или даже в церкви. Вселяясь в человека, рок делает его своей марионеткой, превращает в послушный себе инструмент. Рок - повелитель времени и пространства. Если он и отступает, то только для того, чтобы поиграть, расслабить человека, а затем больнее ударить. Художественной субстанцией этой злой силы у Андреева чаще всего выступают ночь, тьма, мрак, тень, которые на равных с персонажами участвуют в сюжетных событиях. И в предлагаемом читателям рассказе персонаж действует будто под давлением какой-то внешней силы. Человеческое побеждает в человеке, но не потому ли, что тьма «собирается где-то далеко», а «он идет в светлом круге»?

Ключевые слова: Леонид Андреев,писатели Серебряного века,экспрессионизм,критика на творчество Леонида Андреева,критика на произведения Леонида Андреева,анализ произведений Леонида Андреева,скачать критику,скачать анализ,скачать бесплатно,русская литература 20 века

Драматургия Л.Н. Андреева. Анализ одного из произведений по выбору.doc

Л.Н. Андреев пришел в драматургию, будучи известным писателем -

прозаиком. Постоянный "дух исканий", стремление оторваться от быта и

проникнуть в область "коренных вопросов духа", непримиримость ко всякому

угнетению и глубокое сочувствие к людям одиноким и бесприютным в этом

странном мире собственничества, - все это привлекало А.М. Горького в

творчестве того, кого он спустя много лет назвал "единственным другом среди

литераторов".

Рассказы Л.Н. Андреева уже давно волновали русское общество. Его

вступление в литературу в конце 90-х годов 19 века было с живым интересом и

вниманием отмечено крупными писателями, современниками Андреева. Уже первый

рассказ "Баргамот и Гараська" обратил на себя внимание М. Горького.

В своих ранних произведениях Андреев выступает с критикой бездушие и

несправедливости господствующего строя. Ложь и несправедливость в жизни, в

организации общества, в отношениях между людьми, вызывающие страдания

простого, маленького человека - вот главная тема многих рассказов Л.

Андреева. ("Петька на даче", "Первый гонорар" и др.) однако уже в

произведениях раннего периода у Андреева проскальзывают пессимистические

нотки. Чаще всего герой его произведений оказывается не в состоянии

справиться с той страшной силой, с которой он столкнулся и которая явно

враждебна всему светлому.

А.М. Горький писал по этому поводу в 1902 г. Андрееву: "Но - друг!" - будь

злым, будь мрачным, но - не будь пессимистичным. Пессимизм - философия

объевшихся... Не будь пессимистом, клятвенно умоляю... Девизом нашим должно

быть - не - вперед только, а вперед и выше".

Очень показательна так же судьба драматических произведений

Андреева. До революции их ставили на своих сценах лучшие театры России.

Особенно бурный успех выпал на долю спектакля "Жизнь человека".

В ночь после битвы.
Революция шла на убыль. Начался период жесточайшей реакции.

"Позорнейшее десятилетие в жизни русской интеллигенции" породило

специфическую литературу и критику. "Они носили яркий отпечаток

утомленности и издерганной нервной системы, - писал В. Воровский, - погони

за сильными потрясающими впечатлениями, которые уравновесили бы и заглушили

не затертые еще впечатления недавнего времени. В противовес общественности

эта литература выдвинула на первый план личность. В противовес благу всех -

индивидуальное счастье".

Реакционная литература отражала настроения буржуа, перепуганных

революцией. Многие бывшие попутчики революции из рядов буржуазной

интеллигенции отпевали революционное движение. Л. Андреева нельзя отнести к

этим ренегатам. Он искренне и глубоко переживал крушение революции:

"Революция тем и хороша, что она срывает маски, - говорил он в 1906

году, - и те рожи, что выступили теперь на свет, внушают омерзение".

Но говоря так, он в то же время создает ряд произведений" ("Тьма",

"Царь-Голод"), в которых ощущается растерянность писателя.

А.В. Луначарский в статье "Л. Андреев "Социальная характеристика"

отмечает: "В лучшие времена революции Л. Андреев прислушивался, после

падения то оплакивал, то почти готов был надругаться над нею. Это

своеобразное отношение Андреева к революции дало ему возможность служить

очень музыкальным и порою величественным эхом для ее громов. Это дало ему

возможность иногда слезами плакать над ее жертвами, но это же определило

его глубочайшее непонимание сил революции. Это же не дало возможности заре

революции разогнать в его душе тьму исконного и безнадежного пессимизма,

это же вызвало заключительную мрачную и ужасную катастрофу Андреева".

Писатель искренне страдает от сознания неустроенности мира. В одном

из писем он говорит: "И моя вся суть в том, что я не принимаю мира, каким

мне дали его наставники и учителя, а беспокойнейшим образом ставлю ему

вопросы, расковыриваю, раскапываю, перелицовываю".

Л. Андреев был способен на бунт, на возмущение темными сторонами

жизни, но бунтарство его было индивидуалистическим. Писатель отнюдь не

случайно любил подчеркнуть, что только "убеждение в своей исключительности

должно и может служить источником творческой силы". В эти годы Андреевым

овладели чувства отчаяния, безысходности, неверия в светлые начала

человеческой жизни. Это объясняется узостью идейных позиций Андреева,

который в своем творчестве с большой художественной силой выразил смятение,

страх широких слоев оппозиционной демократической интеллигенции перед

капитализмом в эпоху его распада. Понять противоречие капитализма они не

могли, преодолеть их окончательным и бесповоротным разрывом со старым

миром, переходом на позиции пролетариата - были не в состоянии.

В годы реакции окончательно складывается своеобразная художественная

манера писателя - угловатая, резкая, "не знающая полутонов и светотени".

Контрастами сгущенных красок, нагромождением образов, нередко написанных

смелой, размашистой кистью, подбором предложений, взаимоусиливающих одно

другое, Андреев добивается исключительной выразительности, доводит свой

пафос до высшей степени напряжения, предельно обостряет эмоциональность.

Отбрасывая детали, оставляя только схемы, контуры, художник приходит

к созданию гиперболических образов, т.к. примитивное плакатное искусство

нуждается в грандиозных масштабах. Иных средств воздействия оно не имеет.

Так у Андреева возникает словно высеченный из гранитной глыбы "Некто в

сером", "Анатэма".

Отвергая шекспировскую живость действия, его бурную конфликтность,

писатель возводит в основной принцип драматургии и театра статику и

отвлеченный интеллектуализм. Полагая, что современная жизнь " стала

психологичнее", он убеждал, что понизилась драматическая ценность "событий,

живой и действенной борьбы с оружием в руках". Андреев отрицал

необходимость для театра действия в форме поступков и уважения и призывал

человеческой сущности.

Большинство пьес той поры ("Жизнь Человека", "Анатэма", "Царь-

"Голод") представляют собой драматургию отвлеченных идей. Неверие в

человека, в силу и мощь его разума и воли, страх перед жизнью, перед

судьбой и роком запечатлелись в этих его пьесах.

Для М. Горького этот "новый курс" Андреева был решительно неприемлем.

Он отрицал андреевскую пессимистическую концепцию человека. В очерке

"Леонид Андреев" писал: "Для меня человек всегда победитель, даже и

смертельно раненный, умирающий... Андрееву человек представляется духовно

нищим, сплетенный из непримиримых противоречий инстинкта и интеллекта, он

навсегда лишен возможности достичь какой-либо внутренней гармонии. Все дела

его - "суета сует", тлен и самообман. А главное, он - раб смерти и всю

жизнь ходит на цепи ее".

Эти слова во многом объясняют отношение Горького к драме Л.Андреева

"Жизнь человека", написанной в 1906 году. Он видел в ней мотивы протеста

против буржуазных отношений, гневного отрицания затхлого буржуазного бытия,

но андреевскую пессимистическую концепцию человека он отрицал самым

решительным образом.

"Жизнью Человека" начинается новый этап в творчестве писателя. Если

до сих пор Андреев шел за Горьким, то теперь с каждым последующим

реализма.

"Мне не важно, - писал Андреев в письме к Чуковскому в 1902 году, -

кто он, герой моих произведений. Мне важно только одно - что он человек и

как таковой несет одни и те же тяготы жизни".

Исходя из этого принципа, писатель в совей драме задается целью

показать жизнь Человека вообще, жизнь всякого человека, лишенную примет

эпохи, страны, социальной среды. Андреевский человек-схема, обще человек,

во всем подобен другим людям, с неотвратимой непреложностью покорно

совершающим одинаковый для всех круг железного предначертания.

"Некто в сером, именуемый он, проходит через всю пьесу, держа в руках

зажженную свечу - символ быстротечной жизни Человека:

"Вот он - счастливый юноша, смотрите, как ярко пылает свеча! Вот он -

счастливый муж и отец. Но посмотрите, как тускло и странно мерцает свеча:

точно морщится желтеющее пламя...

Вот он - старик, больной и слабый. Уже кончились ступени жизни, и

черный провал на месте их, - но все еще тянется вперед дрожащая нога.

Пригибаясь к земле, бессильно стелется синеющее пламя, дрожит и падает,

дрожит и падает - и гаснет тихо".

Жизнь Человека протекает, освещенная символическим серым цветом. Все

в ней серое, серые стены, серый потолок, серый пол, свет тоже сер и

однообразен.

В жизни Человек сталкивается с величественной фигурой "Некоего в

сером". Еще в "Жизни Василия Фивейского" (1903 год) можно встретиться с

этим образом. Правда ему Андреев дает другое имя. Василий Фивейский Слепо

углу поповского дома все время стоял "Некто в сером". Рассказ начинается

словами "Над всей жизнью Василия Фивейского тяготел суровый и загадочный

рок". В "Елезаре" тоже присутствует эта фигура: "Люди чувствуют себя

покорными рабами требовательной жизни и безответными слугами грозно

молчащего, Ничто. Этот "Ничто" - "Некто в сером".

Л. Андреев так описывает эту фантастическую фигуру, которую он

неизменно обозначает с большой буквы:

"На нем широкий, бесформенный серый балахон, смутно обрисовывающий

контуры большого тела; на голове. Его такое же серое покрывало, густою

тенью кроющее верхнюю часть лица. Глаз Его не видно. То, что видимо: скулы,

нос, крутой подбородок - крупно и тяжело, точно высечено из серого

Андреев делает свой Рок безликим. Он, словно, знает все, он "чтец, с

суровым безразличием читающий книгу судеб". Он - не злая воля. Он - судьба.

Он - весь причина, целей у него нет. Но Человек хочет относиться к Нему,

как к великой Воле. Ему Молятся. Его стараются умилосердить, стараются

разгадать Его психологию. Человек в минуту упоения юной силой бросает Ему

гордый вызов, называя его:

"Эй, ты, как тебя там зовут: рок, дьявол, или жизнь, я бросаю тебе

перчатку, зову тебя на бой! Малодушные люди преклоняются перед твоею

загадочной властью. Твое каменное лицо внушает им ужас, в твоем молчании

они слышат зарождение бед и грозное падение их. А я смел и силен, и зову

тебя на бой. Поблестим мечами, позвеним щитами, обрушим на головы удары, от

которых задрожит земля! Эй выходи на бой!"

Но сломленный скорбью Человек, готов признать в Нем свое божество. И

молитва отца в 4 картине - гордое смирение, стон сердца к богу, в которого

хочет, безумно хочет верить.

Но "Некто в сером" остается равнодушным к вызовам, мольбам,

проклятиям.

От былой отваги Человека не остается и следа. Раньше он не боялся

неодолимой силы и уповал на победу, не страшился поражения и смерти.

И вот страшный психологический момент, момент нравственной гибели

Человека, после которой уже сама смерть является облегчающим финалом.

Любимый сын Человека - юный, благородный - ранен в голову камнем из-

за угла и лежит при смерти. А силы Человека уже ослабели, длинный ряд

несчастий обрушился на его поседевшую голову, опять вернулась нищета. И вот

теперь грозным призраком встала самая страшная из горестей - смерть сына.

По настоянию отчаявшейся матери Человек тоже молится тому, кого

вызвал на бой:

" Теперь прошу на коленях, в прахе, целую землю, - верни жизнь моему

сыну. Целую землю твою".

Когда человек кончает свою молитву, жена (та самая, которая когда-то

горячо шептала ему: "Смелей, мой рыцарь" (замечает: "Я боюсь, что не

совсем смиренна была твоя молитва. В ней как будто звучала гордость".

Силы Рока обошли Человека. Предназначенный путь пройден. Черными

Смерть восторжествовала. Единственное, что допускает драматург - это

бессильный протест против смерти (причем, подчеркивается не сам протест, а

бессилие его. Так, Человек в жалком гневе обращается к Нему, с отчаянным

Где мой оруженосец? - Где мой меч? - Где мой щит? Я - обезоружен! -

скорее ко мне! - Скорее! - Будь прокля..."

Вопрос о смысле бытия постоянно волновал писателя. Субъективный смысл

человека драматург сводит к нулю уже в первом же монологе, который

произносит "Некто в сером",

"Ограниченный зрением, он никогда не будет видеть следующей ступени,

на которую уже поднимается нетвердая нога его, ограниченный знанием, он

никогда не будет знать, что несет ему грядущий день, грядущий час-минута. И

в слепом неведении своем, томимый предчувствиями, волнуемый надеждами и

страхом, он покорно совершит круг железного предначертания".

Человек Андреева слишком пассивен, слишком придавлен социальным

роком, чтобы его судьба была подлинно трагичной. Он тащится по жизни,

"влекомый роком", и счастье, и горе обрушиваются на него из-за угла,

внезапно, необъяснимо, Пока Человек мечтает о счастье и гордо шлет вызов

судьбе-счастье уже стучится к ним в дверь, в жизни все случайно, - и

счастье и не счастье, и богатство, и бедность. Счастье ведь зависит не от

талантов человека, не от его готовности трудиться, а от воли Рока.

В пьесе дается две точки зрения на человека и смысл его жизни:

объективная бессмысленность этой жизни ярко противопоставляется ее

субъективной осмысленности.

Казалось бы, победа Рока предрешена еще задолго до рождения

Человека.("Придя из ночи, он возвратится к ночи и сгинет бесследно в

безграничности времен, не мыслимый, не чувствуемый, не знаемый никем".

Для Его жизнь Человека есть сплошная, несознаваемая им бессмыслица.

"А зачем они рожают? Это так больно. А зачем они умирают? Это еще

больнее. Да. Рожают и умирают. И вновь рожают".

Старухи смеются. Смеется и Он. Бесследно погибает в безграничности

времени Человек, в его светлом и богатом доме выбиты рамы, ветер ходит по

всему дому и шуршит сором, а в детской кроватке "крысы завели свое гнездо и

выводят детей". Итак, сомнений нет: победил "Некто в сером" и рабы его

празднуют победу.

Так ли это. Вспомним вызов Человека:

"Року, Дьяволу или жизни". Здесь другая крайность. Слишком быстро празднует

Человек свою победу. Но не прав ли Человек? Ведь он впоследствии исполнил

все, как сказал, прибавив только свое проклятие бессмысленной судьбе. Но

вот приходит к человеку смерть. Она находит его в грязном кабаке, куда

Человек ходит, чтобы спастись от гнетущего одиночества. И Человек умирает с

проклятием на устах, умирает, до последнего дыхания не признавая власти

Рока. На первый взгляд может показаться, что в пьесе два победителя и ни

одного побежденного. Но всем ходом пьесы Андреев говорит о бесполезности

жизни Человека вверху и внизу лестницы человеческого существования.

Тщетной оказывается надежда найти смысл жизни, перенеся свой упования

на жизнь в памяти потомков.

Разговор постаревшего Человека и его жены как бы говорит об обратном:

"Ты говорила, что я гениален".

"Я и теперь, мой друг, скажу то же".

"Нет, ты не права. Создания гения переживают эту дрянную старую

ветошку, называему телом. Я же еще жив..."

Но жена напоминает о лучшем из построенных им домов и спрашивает:

"Разве во всем городе есть здание более красивое, более глубокое?".

На что Человек отвечает:

"Меня огорчает только одно: зачем так скоро забыли меня люди? Они

могли бы помнить несколько дольше".

И узнав, что какой-то художник интересуется его зданием, восклицает:

"Это очень важно. Это значит, что моя мысль передается другим людям,

и пусть меня забудут, она будет жить".

Но этой тусклой надежде пожить несколько дольше в памяти людей не

удается быть осуществленной. Потомство это в лице сына гибнет от пустой

случайности.

"Андреев для своего героя взял средние условия, он выбрал его среди

интеллигентного пролетариата... Такая жизнь включает в себя как раз

наибольшее количество обдуманных элементов жизни", - пишет А.В. Луначарский

в "Критических этюдах". Богатство и бедность Человека относительны. В

молодости Человек был беден, но это все же была пора счастья.

В зрелом возрасте Человек был богат. Но Андреев сатирически описывает

это богатство. Человек и его жена кажутся потускневшими, одеревеневшими,

словно деньги и вещи оттиснули Человека в его доме куда-то на задний план.

Если человек несчастен, впав снова в бедность, то причина этого

несчастья не бедность, а болезнь и смерть сына. Богатство не меняет ничего

в ходе драмы жизни, говорит Андреев. В действительности богатство не

таково, каким оно кажется в мечтах. Дом богатого совсем не похож на

Норвежский замой, о котором ему грезилось:

"Внизу фиорд, а вверху на острой горе, замок". Но вот богатство

пришло: "Лучшая зала в обширном доме Человека. Это высокая, большая,

комната. Есть какая-то неправильность в соотношении частей... Зала

производит впечатление странное, несколько раздражающее".

Богатство - Это что-то пришедшее извне. "Как богато", но нет красоты

и уюта, а они были в розовой комнате.

Драматург потерпел поражение в своем основном намерении - показать

жизнь Человека вообще. Андрееву удалось высушить своего Человека до такой

степени, что он потерял конкретные, индивидуальные черты, но абстрагировать

до предела, создать обобщенный образ человека вне классов, вне времени

драматург не смог.

"В лице человека, - писал В.Воровский, - обобщена здесь жизнь

среднего буржуазного интеллигента нашего времени. Андреев, рисуя жизнь

человека просто-напросто отбросил всю громадную жизнь трудящихся слоев-

крестьян, рабочих, мелких мещан. Не удивительно, что равнодействующая

человека прошла по линии зажиточного интеллигента. Трагедия жизни есть

трагедия интеллигента, отставшего от передовых, демократических классов

общества, упорно не желающего пойти на службу хозяевам жизни".

Стремясь говорить о человеке вообще, живущим вне времени, автор в то

же время говорит об автомобиле, электричестве, т.е. дает реальное

определение времени.

Человек вообще должен говорить неким языком вообще. Но Андреев Часто

сбивается с этого, невыразительного, схематичного языка, насыщая его

эмоциями. От этого получается весьма пестрая картина.

Итак, то, что только намечалось в произведениях Л.Андреева периода

революции 1905 года, в "Жизни человека" нашло свое полное выражение. Уже в

ней намечается схема многих последующих драм, где действуют только два

героя: Человек и Рок. В единоборстве этих героев неизменно побеждает Рок.

Человеческая жизнь фатально обречена, путь ее предрешен роком, "Жизнь

Человека" - типичная драма идей, в которой персонажи превращены в

марионеток.

Характеризуя действующих лиц в ней, драматург пишет

"Лица похожи на маски с непомерно увеличенными или уменьшенными

частями: носатые и совсем безносые, глаза дико вытаращенные, почти вылезшие

из орбит и сузившиеся до едва видимых щелей и точек; кадыки и крохотные

подбородки".

В условных картинах нет живых, реальных людей. Действуют абстрактные

фигуры - Человек, его Жена, безликие Гости, Родственники, зловещие старухи.

Все друзья Человека одинаковы:

"Благородные лица, открытые высокие лбы, честные глаза, выступают они

гордо, выпячивая грудь. У всех в петлице белые розы".

Так же одинаковы и враги Человека:

"У всех у них коварные, подлые лица, длинные обезьяньи руки Идут они

беспокойно прячась друг от друга. В петлицах желтые розы".

Все эти ходячие манекены произносят одинаково бесцветные, утомительно

однообразные слова, потерявшие свою первозданную прелесть.

Критика дала отрицательную характеристику драме.

А. М. Горький видел в пьесе мотивы протеста против буржуазных

отношений, гневного отрицания затхлого буржуазного бытия, но андреевскую

пессимистическую концепцию человека он отрицал самым решительным образом.

жизни, а то, что есть - слишком условно, не реально. Человек поэтому вышел

очень незначителен, ниже и слабее, чем он есть в действительности, мало

интересен. Вообще ты слишком оголил твоего человека, отдалив его от

действительности, и тем лишил его трагизма, плоти, крови, Человек, который

так великолепно говорит с Ним, не может жить такой пустой жизнью, как он

живет у тебя, - его существование трагичнее, количество драм в его жизни

Крик боли и отчаяния, безысходности и смертной тоски звучал в произведениях

Андреева тех лет. Былой призыв: "К звездам" в рассказе "Тьма" (1907 г.)

уступает место другому призыву:

" Погасим огни и все полезем в тьму! Зрячие, выколем свои глаза". Это

была трагедия большого художника, далекого от революционного пролетариата и

потому сбившегося во мраке ночи, наступившей после битв 1905 года.

Заключение
Л. Андреев был фигурой глубоко трагичной, он стремился широко ставить

острые социально-философские темы, волновавшие общество. Но на эти больные

и острые вопросы он не мог найти верных ответов.

Мыслью о смерти пронизана вся пьеса Андреева "Жизнь Человека".

Человек Андреева находится в вечных поисках каких-либо иллюзий, которые

оправдали бы его жизнь. Он хочет увидеть то, чего не хватает ему в жизни и

без чего кругом так пусто, точно вокруг нет никого. Но иллюзии - только

иллюзии. Рушится вера Человека в бессмертие, т.к. не только он сам, но и

сын его гибнут.

И вся пьеса пронизана идеей бессмысленности человеческого

существования. И хотя Андреев не стоял настоящим, последовательным критиком

буржуазного мира, тем не менее своей пьесой он нанес ему немало ран как

критик многих его уродств и безобразий.